Дарья Курдюкова.
Работа Андрея Вознесенского в новой экспозиции ММСИ.
Фото с официального сайта ММСИ
Очередная аранжировка коллекции Московского музея современного искусства (ММСИ) называется «ИскусствоестьИскусствоестьИскусство» и цитирует строчку из стихотворения Бродского «Два часа в резервуаре». В кураторы позвали Дмитрия Озеркова – человека питерского, руководителя проекта «Эрмитаж-20/21». Если чертить сквозную линию аналогичных показов ММСИ, то первый занимался понятиями канона, натуры и метаморфоз. Второй обыгрывал историю особняка Губина на Петровке и, кстати, взял премию «Инновация» как лучший кураторский проект года. Третий напоминал игровой словарь-путеводитель по терминам современного искусства и был «приспособлен» и для маленьких зрителей. Четвертый – тоже игровой, но┘ много тут всего намешано, и стоит поговорить об этом подробнее. Как-никак, ММСИ – пожалуй, единственный в Москве музей, периодически тасующий свое собрание и предлагающий разные модели постоянных экспозиций.
В кромешной тьме комнаты ноги вязнут – как во сне, когда пытаешься бежать – в мягких матах-матрасах, и не видно ни зги. Одно из главных впечатлений от того, как выглядят сейчас два из трех этажей ММСИ, – страх. На самом деле, не все так ужасно, в других залах светло, а здесь не без иронии обыграна тема «Страх и трепет» – так что посетители напоминают, к примеру, студентов, в темных аудиториях с проекторами подсвечивающих фонариками тетрадки на лекциях по искусству.
Весь показ сделан играючи. Дмитрий Озерков зачем-то микширует разные способы выставочного устройства. Можно традиционно начать залом конструктивизма, продолжить «Раненым искусством» с ассамбляжем Евгения Рухина, сооруженным из изящной мебельной ножки, «пришпиленной» к холсту, затем вдруг взяться за интерпретацию произведения («Что я думаю обо всем этом»)┘ Вразбивку длинной вереницей идут зал с репликами «Черного квадрата» и ироничной коннотацией в заглавии Quadratisch (правда – рекламный бренд!), раздел про цитирование («Искусство об искусстве») или о перестроечном времени – естественно, с Тимуром Новиковым и с фильмом про Цоя. Логика чередования частенько ускользает – но тут ведь игра, как игра в мяч – вам дают пас. Из безусловных удач, где одно закономерно цепляется за другое, когда пространство с вывеской «Очень доброе и приятно знакомое» с натюрмортами-пейзажиками, под одной крышей вместившее Митурича-Хлебникова, Иогансона и Оскара Рабина – сменяется «Страхом и трепетом». Там вас встретит фотоколлаж Сергея Мироненко «Не бойся», потом на большом экране вдруг закрутится «Моя невеста» Айдан Салаховой, будто панночка из «Вия», а по углам скорбно согнутся герои «Семьи» Филиппа Донцова, напоминающие плакальщиков прозрачные фигуры из ПВХ. Другой пример – когда после комнаты «Искусство у меня дома» (домашний интерьер из арт-объектов) явили «Образ храма» с удивительно склеенной из всякого сора – банок с тряпьем – прозрачной капеллой Ольги Трейвас.
Разительное отличие новой экспозиции от предшественниц – в обилии традиционного искусства, включая одного из учредителей общества «Маковец» Константина Зефирова или даже соцреалиста Бориса Иогансона. На вопрос «НГ», считать ли это попыткой легитимации contemporary art, вписыванием его в историю, Озерков уверенно ответил, что ничего такого не имел в виду. Впрочем, кураторская мысль проиллюстрирована и вещами Родченко, Кулика, Бартенева, Комара и Меламида, Брускина, Чуйкова. Но здесь же почему-то оказалась ужаснейшая вариация репинских бурлаков кисти Сергея Ткачева, реалистическая картина невысокого качества и не круга ММСИ. А еще выставили остроумный автопортрет Андрея Вознесенского «Свежие овощи» с подпирающей акварель консервной банкой. И раз он тут тоже есть, про увиденное иногда хочется говорить его языком: «Долой Рафаэля! Да здравствует Рубенс! Горы форели, цветастая грубость!» Из новых работ, которые, видимо, войдут в коллекцию ММСИ, показали гигантский «Конструктор» Дмитрия Теселкина, инсталляцию Ивана Плюща и Ирины Дрозд «Иллюзия исчезновения заполненности», где края стола и пустых рам некоего интерьера стремительно размываются, будто их сдувают, вероятно, новые веяния искусства. Наконец, замечательный пример кураторской самоиронии – видео израильского художника Шахара Маркуса «Куратор». Безработный бедолага наткнулся на вакансию главного музейного куратора и, прочитав в книжке для «чайников» нехитрый кодекс поведения в соответствующей среде, прикупил костюм, устроил скандал и собрал выставку, о которой журналистам проронил только нечто вроде «Искусство – это┘». Дальше – ошеломительный успех и happy end.
Только игра порой переходит в игривость, а там, глядишь, скатывается в заигрывание со зрителем – homo ludens начинает переигрывать. Играючи поставили в музее лавочки, которых тут не было – очень хорошо. Правда, повторенная трижды тема «присесть и насладиться видами» превратилась в гэг, тот – в клише. В комнате «Эрогенной зоны» кожаный диван против «Обнаженной» Василия Шухаева, заставляющий подумать про фрейдовскую кушетку, появляется «к слову». В пространстве с вывеской «И внезапно: легкий ветерок» против видео Крисса Салманиса очень кстати оказываются дачные качели. Чтобы рефлексировать над идиллическим пейзажем, покуда не затарахтит трактор. А вот в зале «Сон разума рождает чудовищ» водружают красивую кровать, картины остаются сбоку (или побоку?), а перед предполагаемым возлежащим работает телевизор, пародируя расхожее мнение: «Зачем мне в музей, я лучше телевизор посмотрю». На экране – ток-шоу и весь нехитрый «арсенал» телеканалов – а зачем? Зачем то, что пародируешь, пускать в свой дом? Можно, скажем, то же полежать-на-диване обыграть по-музейному: разложить здесь каталоги выставок или пустить видео Каждана, встречающее зрителей у входа на выставку┘ А еще зачем, если уже были портреты, заполнять автопортретами художников целый коридор? Притом начинается он реалистическим гуру Малевичем, кончается наивным Пурыгиным, где-то промелькнул Пригов, был пресловутый Иогансон. Может, стоило сосредоточиться на ныне живущих?
Выстраивать экспозиции современного искусства – не разовые, а постоянные – идти между Сциллой академической хронологии и Харибдой тематических лабиринтов, которые легче всего попрекнуть спорностью. Но они-то самые интересные. Третьяковка выбрала первый путь, притом разделив XX век на первую и вторую половины. ММСИ на свой страх и риск выступает более изобретательно, на разные лады распевая оду кураторской эпохе (к слову, ту же стратегию опробовал фонд «Екатерина» на неофициальном искусстве). На этот раз, правда, экспликации с культурологическим экскурсом и при этом легко написанные нередко оказывались тоньше показанных концептов.
Публика ведь, как и в пушкинские времена, по-прежнему будет «в детской резвости» колебать треножник – так нужно ли играть в поддавки? Это чревато рождением штампов. В музей-то идем за оригиналами. Возвращаясь к процитированному ММСИ Бродскому, оттуда же: «Их либе ясность. Я. Их либе точность. Их бин просить не видеть здесь порочность».
