Марина Гайкович Камерный театр имени Бориса Покровского представил публике очередную – уже четвертую в этом сезоне – премьеру. На эту постановку, очевидно, сделана ставка: опера Моцарта «Идоменей» в редакции Штрауса в России звучит впервые, за пультом – мастер по находкам и редкостям Геннадий Рождественский.
Собственно, на этом все прелести этого события и заканчиваются. Ибо то, на что была сделана ставка (редакция, в общем, ломающая концепцию оперы), не отыгралось ни на сцене, ни даже в яме. Сегодняшний слушатель, избалованный эталонными образцами звучания и интерпретации моцартовских опер (в том числе и «Идоменея», который, к слову, очень успешно прозвучал не так давно в Москве), ждет от этого спектакля нескольких вещей: любопытно, что сделал с изящным Моцартом Рихард Штраус – автор экспрессивных и гиперсложных партитур, в том числе оперных, как этот материал, где он не столько редактор, сколько соавтор (по словам Геннадия Рождественского), будет звучать и, наконец, как режиссер обыграет в своей концепции этот нетипичный для оперы в целом случай. Штраус не только выхолостил из партитуры все речитативы, сделал свою оркестровку и перекроил сценарий. Он сместил акценты, убрав невесту Идаманта Электру (по понятным причинам: ведь это героиня одной из его опер) и заменив ее на жрицу Исмену, пропагандирующую невозможность смешения крови – сын критского царя вздумал влюбиться в пленную троянку. Мотивы композитора очевидны – в то время, когда он работал над «Идоменеем», национал-социалисты разворачивали в Европе свою идеологию. Обозреватель «НГ» ни в коем случае не призывает обмотать сцену колючей проволокой и сотворить миллионную вариацию на тему из ближайшей истории – это было бы еще более банально, чем то, что мы увидели. Наверное, стоило все же подчеркнуть ту двойную дистанцию, которая отделяла Штрауса от Моцарта и нас от Штрауса, – тогда выбор именно этого варианта «Идоменея» был бы оправдан. А так он оправдан лишь тем, что стал в два с лишним раза короче – но в Театре имени Покровского и полуторачасовую партитуру умудрились размазать на три действия. Режиссер Михаил Кисляров только в третьем действии сумел организовать мизансцену так, что она на самом деле держит слушателя в напряжении – когда Идоменея вынуждают признаться, что он должен принести в жертву сына. Все остальное – череда нелепых сцен, где действуют шаблонные персонажи в шаблонных костюмах. Мускулистый Идоменей так вообще вызывает смех – настолько он карикатурен. Совершенно непонятен финал, где выясняется, что вся история – сон пленной Илии, после чего идет гимн во славу любви.
Опера идет на русском языке – это традиция театра (если вдруг пригласят на гастроли – выучим на немецком, заверил режиссер). То, что это совсем не звучит, – мало кого волнует; и тот факт, что «Идоменей» исторически игрался на трех языках, слабое оправдание. Очевидно, что петь на русском – трудно, уж не говоря о каких-то приметах стиля. В момент вступления одного из второстепенных персонажей было ощущение, что он затянул городской романс – не в последнюю очередь из-за русского текста. Отсюда – ни одной яркой работы солиста, возможно, за исключением Идаманта в исполнении Евгении Сурановой. Оркестр разыгрался ко второй половине, так что можно было даже оценить качественный аккомпанемент, поддерживающий солистов, но вот звучание хора – его в театре нет, это ансамбль солистов – наглядно продемонстрировало порочность этой традиции.
