Какое чудное мгновенье

Красоты «Руслана и Людмилы» видны сразу.
Фото ИТАР-ТАСС

Первая премьера в историческом здании Большого театра состоялась. «Руслана и Людмилу» Глинки в постановке Дмитрия Чернякова (он же – художник) по ходу спектакля сопровождали крики «Позор» и «Браво», артисты на поклоны вышли при полупустом зале – дело шло к полуночи: противники постановки, очевидно, убежали на последнюю электричку, а потому создателей спектакля приветствовали исключительно восторженные аплодисменты. Надо сказать, вполне заслуженно. Обозреватель «НГ» провел в Большом два вечера и сравнил два состава, которые заявлены в спектакле Дмитрия Чернякова.

Опера Глинки провалилась на первом спектакле: император не стал дожидаться конца, тем более что он и так знал, чем дело кончится – Пушкина читал. В будущем – это хрестоматийный факт – на спектаклях «Руслана» отбывали гауптвахту провинившиеся солдаты. Эх, повезло – скажет музыкальный критик. Того же мнения была и малая часть современников Глинки. Длинноты и неувязки либретто (вроде того что вместо крайнего севера герои вдруг попадают на пленительный восток) прогрессивные уши были готовы простить за изумительной красоты мелодии, божественные танцы, чудеса и изящество оркестровки, целотонную гамму Черномора, да за тот же непонятно откуда взявшийся восток – все это не просто аукнется в опусах композиторов будущего, но станет традицией. И вообще за глубину мысли: исследователи и сегодня говорят о смысловых слоях, которых у Глинки даже больше, чем у его гениального соавтора.

Вернемся в зрительный зал. С последними тактами увертюры открывается шитый золотом занавес, и все герои постановки аплодируют оркестру и дирижеру, и правильно: вступление – едва ли не единственный всемирно известный фрагмент этой оперы. Стиль «а ля рус» (выдержанный, впрочем, только в одежде – убранство столов выдает наше время) – часть костюмированной свадьбы, организованной, очевидно, по сценарию «Руслана и Людмилы», тут же бегают и кукольные персонажи: Наина с клюкой, Финн с букетом роз, Голова и Карлик с бородой. Черномора молодожены сажают на колени, ведьма пытается занять место невесты, в общем – все OK, весело и богато. Вот по сценарию Руслану завязывают глаза, он начинает канон «Какое чудное мгновенье», «Святозар» (папа невесты, очевидно, заказчик праздника) просит Фарлафа и Ратмира подыграть, они подхватывают, хохочущую Людмилу заворачивают в ковер и уносят. Девицы получают выкуп, и тут выяснятся, что заранее прописанный сценарий дал сбой┘ Людмилу на самом деле похитили. Кто – так и останется неясным.

Здесь в игру вступает еще одна пара, для режиссера, пожалуй, ключевая: Финн и Наина. Кто они? Владельцы ивент-агентства, которые и устроили всю «свистопляску» или сторонние наблюдатели, которые «чуют» конъюнктуру? Ситуация Руслана и Людмилы для них – еще один повод доказать свою правоту: для Финна, смысл всей жизни которого в любви, – что это чувство сильнее всего на свете, для Наины – отвергнутой и гордой – что любви не существует. Их собственные чувства – отчаяния, мольбы, превосходства, насмешки – и их собственную трагедию (читатель помнит, что когда Финн с помощью колдовства добился расположения Наины, пред ним предстала не огненная красавица, но сморщенная старушка, нежеланная и отвратительная) словно через увеличительное стекло зритель наблюдает в мини-фильмах, которые во время смены декораций показывают на огромном экране. Кстати, эти чувственные ролики, на взгляд обозревателя НГ уместные и с технической (действие не прерывается), и со смысловой точки зрения и стали предметом протеста у некоторых зрителей. Как там Руслан? – спрашивает Финн. Не смеши меня, скоро они предадут друг друга, – отвечает Наина. Как бы то ни было, – не предали, напротив – еще больше поняли, что значат друг для друга, окрепли духом, почувствовали смысл и ценность жизни. Повзрослели, из папиных дочек превратились в мужчину и женщину. Одному пришлось узнать страх, встретиться лицом к лицу со смертью (успешно разыгранной гримерами и актерами), преодолеть соблазн измены, другой – познать страх одиночества и ужас предательства (человек в маске Руслана на ее глазах хватал за бока абсолютно голых девок).

Режиссер идет по пути человеческого, если хотите – духовного взросления героев. Впрочем, делает он это точно вслед за композитором, ибо Глинка преследовал именно эту цель. Его Людмила, скажем, ветреная девчонка, повторяющая вслед за известными итальянскими певичками феерические колоратурные штампы, в финале обретает не такую эффектную, но собственную интонацию, ей вторит Руслан (против разрозненных реплик в первом акте) – они по-настоящему обрели друг друга.

Но одно дело – придумать свадьбу «по сценарию», другое – уложить в эту концепцию либретто. И вот тут приходится поговорить на тему «условностей оперного жанра», что так стараются преодолеть режиссеры, когда стремятся сделать динамичный спектакль, отвечающий потребностям и мироощущению современного зрителя.

Не удивлюсь, если любое пристойное агентство имеет в архиве сценарий свадьбы по «Руслану». Но вот не удивлюсь, если все «взросление» героев (Людмилу, например, никто не запугивает, напротив, пытаются ублажить по полной, от маникюра и личного скрипача до татуированного культуриста) ограничится фразой: «Да ты! Ты знаешь, кто мой отец? Да он! Тебя! На куски!..» и стаканом виски по окончанию плена. А никак не задушевными разговорами с суженым. Натяжка. Зал смеется, когда Фарлаф называет Наину милой старушкой (на нее стерва в стильном костюме никак не тянет). Потом: меч валялся у Руслана под ногами, да и зачем он ему? В этом спектакле мечом только бессмысленно размахивали, им якобы победили злодея (которого никто не видел), да еще девочка из борделя Наины вообразила, что это скрипка. Это все неважно, главное – замысел, – ответят мне на эти замечания. Допустим. Но все эти «как бы» – как бы похитили, как бы наколдовал, как бы победил, не есть ли оборотная сторона «условностей оперного жанра»?! Похоже, это тупик, выход из которого – не просто интересная концепция, но концепция стройная и логичная.

Где в момент смерти Воццека на сцене не просто черная тряпка, где он «как бы» погиб (но только для тех, кто знает сюжет), в «Дон Жуане» герои не как бы, а на самом деле переодеваются, изображая друг друга, и так далее: из последних концепций Дмитрия Чернякова вопросов не вызывала только одна – в «Евгении Онегине». Эти мысли – ни в коем случае не призыв вернуть на сцену Черномора с бородой, это, скорее еще один вопрос идеологам современного музыкального театра. Тем более что Черномор был – и получил «по шапке» так, что она натурально улетела в угол огромного зала, вместе с бородой, и ни за что обиженный мальчик стал последним «кадром» первого действия.

Но вот что в спектакле увлекает – это исполнение. Во-первых, очень хорошие голоса, причем в обоих составах. Во-вторых, собственно интерпретация. Дирижер Владимир Юровский, как и говорил в интервью НГ, пытается показать Глинку, много почерпнувшего из западноевропейской композиторской практики. Действительно, в увертюре нет привычного для нас драйвового вихря и мощи огромного симфонического оркестра, зато неожиданно в ней узнаются типичные для, скажем, Россини, тембровые и гармонические сочетания. И пусть оркестр пока сопротивляется намерениям дирижера (что периодически выливается в фальш или расхождения), со временем привыкнут. Главной героиней первого вечера стала Альбина Шагимуратова, с потрясающей точностью и легкостью, достойной легендарной сцены Большого (а она помнит великие голоса) исполнившая первую сцену Людмилы. Во второй – Владимир Магомадов (в этой постановке Ратмира поет контртенор): весь второй акт, по сути, его герой находится в центре внимания, а его арии – и для более гибкого женского голоса непростые –прозвучали просто феерически. Танцы же в замке (здесь – борделе) Наины, которые, как правило, публика с нетерпением ждет, режиссер, можно сказать, проигнорировал. Под гениальную музыку девицы показывали простые цирковые трюки. Единственная музыкальная вариация – флейтовая (с солисткой на сцене): когда под нежный наигрыш в воздухе парило перышко. Примерно то же можно сказать и о других танцах – у Черномора: их, в общем не было. Исключая издевательскую лезгинку, которую станцевал культурист да вальсирование с ним обезумевшей Людмилы.

Оба Руслана – Михаил Петренко и Владимир Тихомиров – настоящие русские басы, с глубоким, но одновременно теплым тембром, с хорошей кантиленой. Из Фарлафов куда ярче был первый – Алмас Швилпа: у него голос подвижнее, и свое знаменитое рондо он вытянул, хотя динамического разнообразия ему не хватило, а оно все же требуется. Да и фактурой он для этого спектакля больше подходит: обещанный стриптиз (правда, он ограничивается только курткой и рубашкой) Алексей Тановицкий показать не решается, а вот Швилпа – да. Гориславы вышли тоже разные: нервная, истеричная Александрина Пендачанска против печальной Вероники Джиоевой, но поют обе здорово.

Наконец, Наина и Финн (он же Баян): Елена Заремба и Чарльз Уоркман. И тот, и другой – просто герои. Первая – великолепная актриса с потрясающей выдержкой: удар Финна после поцелуя на первом же представлении окончился переломом руки, что не помешало Зарембе не только доиграть до конца, но и выйти на следующий день и, очевидно, доиграть серию до конца (спектакли еще идут). Собственно пения у Наины не так много, зато есть смех, от которого леденит душу и парализующий взгляд, она повелевает глазами. Второй – превосходный певец, который оба вечера удостаивался аплодисментов после баллады – в быстром темпе и на превосходном русском. Он победил в этом споре. И хочется – быть может, и наивно, но вот она, сила условности оперного жанра – думать, что в конце всегда все будет хорошо и вера в любовь победит.