Принцип бабочки

Никита Алексеев. Из серии PIN-UPS, подсерия «Сомнительные заключения». Бумага, тушь, акварель.
Фото предоставлено организаторами выставки

В галерее Iragui концептуалист Никита Алексеев, в прошлом один из основателей группы «Коллективные действия» и создатель проекта «Апт-арт», яркими кнопками прикрепил на белые стены рисунки тонкой акварельной выделки. С цветами, девушками и бабочками, снабженными обрывками сентенций. А дальше решайте – веселые ли это картинки или модель универсума.

Впечатление, будто Никита Алексеев, выдергивая зрителя из межсезонной сонливости и переводя в осеннее оживление, дает дружескую пощечину: ау, очнитесь! В его графических полиптихах цветастая незамысловатость оболочки сыграла в унисон с нашпигованной сарказмом сутью. А тщательная сделанность этих листов напоминает, что московские концептуалисты были виртуозными иллюстраторами, и отдает дань уважения концептуалистскому жанру альбома вообще и Илье Кабакову в частности.

Итак, на стенах три доски почета или переведенных в графический формат гербария – кому как угодно. Серия PIN-UPS распадается на подсерии: «Сомнительные заключения», «Носильщицы сведений» и «Бабочки России (Девизы)». Трехчастная конструкция соответственно воспевает лютики-цветочки, а где их красота, там и женская, соответственно дальше «их», дамский, стенд, завершают же дело бабочки – со всеми дальнейшими нехитрыми коннотациями. Притом женщины словно передразнивают семь известных с древности добродетелей, но превосходят их числом и выражают всю гамму не добродетелей, но чувств (они даже подписаны), почти как Эллочка-людоедка, – от трепета и сияния до горечи и смятения. Дамы прекрасны во всех отношениях и чудо как хороши в эклектичном сочетании средневековых шляп и рукавов – с эполетами, православными крестами и египетскими воротниками. И, само собой, topless. Они, кстати, развивают стилистику алексеевских «Московских принцесс», давнишней графической серии 1988–1992-го, – и, таким образом, уже привязаны к местной ситуации. Но главное – смысловая подложка из изречений, надписанных на листах. Ничего не объясняющие абсурдистские экспликации. В их тоне брезжит рассудительность, хотя на деле они лишь фрагменты фраз, которые микшируют поэтические цитаты, новостные сводки да кухонную мудрость.

Всё вместе напоминает некий психологический тест, где незадачливому испытуемому предлагается ответить, истинно или ложно приведенное утверждение. Изречения суть оборвыши смыслов, вырванные концептуалистскими щипцами из какого-то постороннего контекста: так было у Кабакова, было у Пригова. Россия, например, – родина всего, от окон до чувств, собак и ключей. Дальше – больше: пушкинское «Пора, мой друг, пора», фраза Чуковского «В России надо жить долго» – доведенная до абсурда в изречении «В России нужно умирать очень старым, иначе теряется время». Дама в кепке, сразу видно, наслышана о политике – она персонифицирует ликование и сообщает новости вроде обвинения коммунистами председателя ЦИКа Чурова: «Он «перегнул палку», заявив о том, что лидер КПРФ «смеет» обманывать Дмитрия Медведева, сообщая ему о┘» Что именно, видно, запамятовала, зато сказала еще и о Каддафи, обвиняющем бен Ладена в манипулировании ливийцами┘ Всю эту прекраснодушную чушь Алексеев рисует с упоительной тонкостью, почти в мирискуснической манере. И думается: здесь еще и очередная попытка выяснить отношения с современным искусством, к которому Алексеев настроен критически. Он посмеивается над многозначительностью, часто ложной, и над политизированностью, порой поверхностной, contemporary art'a. Делая это со свойственной концептуалистам ироничной спонтанностью.

Если взять еще шире, pin-ups, в сущности – модель нынешнего универсума. Способ действия и итог чаяний. Но говорить так – совсем не по-концептуалистски: это движение не ставит социальных диагнозов, оно ищет зазоры между смыслами. Так что упаси бог что-то обличать! Алексеев своими персонажами любуется, как любуются цветами и бабочками. С умилением и удивлением. А как еще – иначе родину котов и ушей не понять. Другое дело, что суть эфемерна и мимолетна, она будет такой в одном контексте и совсем иной в новом. Наконец, как недолговечная красота, увянет и исчезнет вовсе – так и останется блуждать в поисках утраченного смысла.