Странное свидетельство

Рваная рана России в проекте Сокола.
Фото предоставлено Галереей Гельмана

Новый проект Хаима Сокола «Свидетель», разместившийся в Галерее Марата и Юлии Гельман, если логически следовать за заглавием, показывает улики – объекты, инсталляции и видео. О политическом механизме как концлагере, о жертвах Холокоста и московских гастарбайтерах. Необычный для лирика Сокола жанр социального высказывания обернулся сопоставлением, у которого не видно почвы под ногами.

Первая московская персональная выставка Сокола состоялась относительно недавно – в 2007-м она приютилась на Артcтрелке. Ею художник негласно декларировал, что ищет темы времени и памяти, ищет не только в объектах, но и в словах (оттого его иногда хотелось сравнить с концептуалистами). Ищет не без сентиментальности – и ищет в тщательной сделанности предмета. За четыре года он успел стать персонажем, чьих художественных новостей ждут с интересом. Новым проектом художник метит сразу в несколько целей. Отчитывается за зимнюю стажировку в Вене (хотя здесь есть и прошлогодние вещи), пробует силы в новом для себя жанре видеоарта (недавно в Зверевском центре современного искусства закрылась целая выставка Сокола «Только видео»). А главное – берется за острую социальную тему.

Задрапированные в «тоги» из мешковины гастарбайтеры почти семь минут видеовремени неловко мнутся перед наблюдающей их, будто «Старший брат», немолчной камерой. Неподалеку – неоновая надпись Desinfektion, отсылающая совсем к иному контексту┘ Тут же, прямо на кирпичную стену, нарочито подчеркивая неприметность существования, проецируется заглавное видео экспозиции – «Свидетель». Столь же бесстрастно-немо Сокол наблюдает за псом, затерявшимся в толпе очевидцем безразличной к нему городской жизни. Еще одна стена отдана черной дыре с контурами России, обрамленными лоскутами мешковины. Напротив – «Черный свиток» из пергамина с обрывками чьих-то писем родным, с детскими и взрослыми портретами, перемежающимися изображениями эсэсовцев. А на полу в углу, так что сразу не заметишь, гадливое «Бешенство» – вываливающиеся из крысиного чрева солдатики – заставляет припомнить известный аллегорический рисунок Брейгеля про больших рыб, что поедают малых. Сопоставления жертв Холокоста с гастарбайтерами прямолинейны, но они так и остаются навязанной композиционно расстановкой объектов. Метафоры важны не только неожиданностью сравнения, но еще и точностью. Даже если это Элюар, у которого Земля синяя, как апельсин. Или – не менее хрестоматийное сравнение Джона Донна: «Как ножки циркуля, вдвойне/ Мы нераздельны и едины:/ Где б ни скитался я, ко мне/ Ты тянешься из середины». А тут с точностью как раз не все гладко.

Фокус выставки, по крайней мере так следует из вступительного слова художника, – сравнение нынешнего социума с концлагерем, заимствованное у итальянского философа Джорджо Агамбена (кто-то помнит его по конференции в рамках II Московской биеннале современного искусства). Речь идет о «голой жизни», где человек суть бесправный объект насилия. Ощущение «дискомфорта», испытанное художником в пышной европейской столице при воспоминании о нацизме, он сравнивает с нынешней Москвой, с бесправием и незащищенностью, например, гастарбайтеров. «Проще говоря, ничего по большому счету не изменилось со времен Освенцима, только в роли евреев сегодня выступают беженцы, нелегальные иммигранты, гастарбайтеры, да и мы все. «Лагерь, глубоко укоренившийся в Городе, – это новый биополитический номос планеты». И в этом смысле Вена мало отличается от Москвы», – цитируя философа, заключает Хаим Сокол.

Узники концлагерей и иммигранты с гастарбайтерами – болезненные точки сами по себе, едва ли разговору о них надобны особые ракурсы, чтобы добавить остроты. Тем не менее художнику ее, кажется, недостает, поэтому он пускается в сравнения. Только миллионам истребленных людей некорректно проводить такие параллели. «Подпорка» из философских цитат конструкцию не держит. То, что одновременно с выставкой Сокол проводит интернет-аукцион и на вырученные от продажи своих работ деньги покупает обувь знакомым гастарбайтерам, – из области практического измерения гуманизма. Которому такие теоретические раскладки, думается, не на пользу. Можно по-разному говорить о политической мясорубке и по-разному сочувствовать, подбирать разные слова. Свидетель волен в трактовке улик. Но с выставки в итоге уходишь с тем самым чувством дискомфорта.