Непозволительно "другие"

Эрик Булатов. Мак. 1964.
Фото предоставлено организатором выставки

В Москве открылись две выставки. Одну из них загодя включили в программу грядущей осенней IV Московской биеннале современного искусства и озаглавили «К вывозу из СССР разрешено┘» Московский нонконформизм из собрания Екатерины и Владимира Семенихиных и частных коллекций». Экспозиция «другого искусства» раскладывает полторы сотни работ по формальному принципу, то есть история искусства становится здесь историей форм. Второй показ предлагает взгляд на неофициальную культуру через объектив Игоря Пальмина. Под вывеской «Past Perfect».

Разрешение на вывоз, конечно, не стоит понимать слишком буквально. Штамп, каким Минкульт «клеймил» якобы не представлявшие ценности работы и который сегодня стал чем-то вроде знака отличия и качества, тут отмечает немногие произведения. Просто метафора инаковости в сочетании с некоторым даже вызовом отверженности – эффектный жест, вновь напоминающий об исторических перипетиях и изменчивости судьбы.

В фонде «Екатерина» – отчасти, может быть, подхватив инициативу Московского музея современного искусства, который с 2009-го уже трижды (правда, с куда большим размахом) по-разному тасовал свою коллекцию по тематическому принципу, – решили показывать разные выборки из семенихинского собрания, добавляя к нему вещи и других владельцев. Во время первой, осенней, демонстрации под именем «Поле действия. Московская концептуальная школа и ее контекст. 70–80-е годы XX века» концептуализм едва не захлебнулся в размытом контексте и стремлении к многосложности. Опыт учли – решили не мудрить и сделать просто максимально широко. Хронологические рамки отталкиваются от 1956-го (года рождения «Лианозовской группы») и упираются в 1988-й (дата первого московского аукциона Sotheby’s, который бесповоротно вывел нонконформизм из подполья и явил его коммерческую состоятельность).

Получился добротный пересказ истории неофициального искусства, то самобытной, то вовсю практикующей сюрреализм, абстракционизм и поп-арт. Такой, в общем-то, ликбез. Пересказ этот, правда, порой несколько сбивчив – он то мыслит объединениями вроде лианозовцев и концептуалистов, то рвется проводить сравнительный анализ разных художников по формальному принципу. Скажем, сопоставляя сюрреализм Олега Целкова, Николая Вечтомова и Василия Ситникова. Повествование не стремится к сложности и всеохватности, отмечая лишь основные даты и вехи: Фестиваль молодежи и студентов в 1957-м, выставка в Манеже 1962-го, «Бульдозерный» и измайловский показы 1974-го, а также экспозиция в павильоне «Пчеловодство» и в ДК ВДНХ в 1975-м, создание Горкома графиков. Для большей атмосферности пространство расчерчено упакованными в оргалит выгородками-пилонами. Оргалит часто использовали в то время. Он – также материал для обивки задних стенок шкафов, оттого буквальнее становится инаковость, другая сторона жизни┘ Слова той атмосферы – квартирные выставки, борьба с тунеядством, обвинения в формализме, эмиграция...

Фотографии Игоря Пальмина рядом с «другой» живописью – как приставленное к жизни зеркало. Крупный план лиц – Вознесенский, Аксенов, Инфанте, Шварцман, совершенный еще мальчишка Пивоваров с каре┘ Выставки. Проводы отъезжающих. Густо заполненные всем подряд мастерские. Когда потом увидишь «белые на белом» натюрморты Владимира Вейсберга, память вернет к фото его мастерской, убеленной беззвучным гипсовым хором кубов и пирамид. Фоном идут фото улиц 70-х, где под лозунгом «Да здравствует социалистическая демократия!» притулилась ни о чем не подозревающая дворняга с заснеженным носом.

В качестве финального аккорда выставки вас зовут в чей-то дом: там рижский секретер, стол с кульками «рубь-тридцать». На полках Гоголь, куновские «Мифы Древней Греции» и «Алфавитный указатель по полному собранию сочинений Ленина». На стенах – «другая» живопись вроде зверей Анатолия Зверева. На вешалке одиноко повис замшевый пиджак. Вероятно, персонажа того времени. Какого-то «другого» персонажа.