И случай, бог изобретатель…

Чистая концепция – чистое искусство.
Фото предоставлено с сайта МТФ им. А. П.Чехова

Москва стала одним из полусотни городов мира, в которых, прежде чем прекратить свое существование, Merce Cunningham Dance Company должна была показать балеты своего гениального основателя, умершего в июле 2009 года. По его завещанию двухлетний Тур наследия завершится в конце 2011-го грандиозным концертом в Нью-Йорке, после которого живьем балеты Каннингема больше никто не увидит.

Вероятно, насмотревшись за долгую жизнь на то, во что превращаются после смерти авторов их спектакли, Мастер принял непростое решение: его балеты умрут вместе с ним. Вернее, будут переработаны в «танцевальные капсулы» – артисты его труппы примут участие в создании видеопроектов, сохранив неповторимый стиль неистового авангардиста для будущих поколений на цифровых носителях.

Если есть в американской хореографии культовая фигура, так это Мерс Каннингем. Он родился в 1919 году, мальчишкой участвовал в представлениях варьете, в восемнадцать поступил на театральное отделение Школы искусств в Сиэтле. Вскоре увлекся танцем и познакомился с Джоном Кейджем (будущий культовый композитор-радикал аккомпанировал в классе во время уроков). Их сблизил интерес с Дюшану, Джойсу и дзен-буддизму. Обучаясь в Школе американского балета в Нью-Йорке, Каннингем одновременно исполнял ведущие партии в труппе легендарной Марты Грэхем. В 40-х вместе с Кейджем сочинял балеты, которые многие называли дадаистскими. В 1953-м Каннингем организовал собственную труппу. Убежденный в том, что танец не обязан что-либо изображать или выражать, что его ценность – в нем самом, в движении как таковом, выстраивал свои постановки (большинство – на музыку Кейджа, союз с которым продлился до смерти композитора в 1992 году) по принципам алеаторики. В его абстрактных балетах случай отныне определял все: последовательность движений, положение тел в пространстве и времени, композицию. Напишет хореограф разные па на бумажках, перемешает и выбирает по очереди наобум. Страшно подумать, что могло бы получиться, если бы Каннингем не был гением.

Включенный в программу Чеховского фестиваля вечер из трех балетов оказался очень удачно выстроен. Только досмотреть его непременно надо было до конца. Далось это не всем. Впрочем, спасибо, что возмущенные просто уходили. Бывало в судьбе авангардиста-экспериментатора и покруче. Поначалу неподготовленный зритель был озадачен. О чем эти как будто бы никак не связанные между собой головоломные (а заодно руко- и ноголомные) движения? Между тем три одноактовки разных лет выстроились в железную логическую цепь: Rainforest – Xover – Biped. Поиск приема, метод, художественный эффект.

Один из столпов танцевального авангарда, Каннингем слыл ниспровергателем классических канонов. Но в этом ниспровержении не был варваром. Он стал не только профи в танце модерн, но и виртуозным классическим танцовщиком, чего всю жизнь требовал и от своих артистов. В основе его, часто кажется, невыполнимых движений и комбинаций – абсолютная свобода, открывающаяся лишь идеально разработанному телу. Каннингем был убежден, что физические возможности человека безграничны. Классику отверг, только достигнув в ней совершенства. Отверг не как разрушитель, а как созидатель. Как если бы он взял, к примеру, Парфенон (вернее, модель Парфенона, оставив человечеству его античный шедевр) и разобрал на кирпичики. Каждый прощупал, пронумеровал, досконально изучил, а главное – модифицировал способы крепления. И – сложил опять. Но теперь это была, скажем, Сиднейская опера. Здание столь же гармоничное, но в другом времени, другом восприятии, в другой динамике. Знак иной эпохи.

Сорокапятиминутный Biped – действо завораживающей красоты. Здесь аналитический подход к хореографии, очевидный в первых двух балетах, приводит вдруг к некоему синтезу. Движениям танцовщиков вторят компьютерные проекции, чья роль (хоть они и очень эффектны) отнюдь не декоративна. Разметив в одних случаях точками, в других – штрихами человеческие тела, нам в разных ракурсах представляют движение в чистом виде. Ни мяса, ни костей, ни особых примет. Чистая концепция становится чистым искусством.