Дарья Курдюкова
Русский дух в замысловатых предметах церковной утвари.
Фото с официального сайта Третьяковской галереи
Год назад выставка «Святая Русь» прибыла в Лувр открывать перекрестный Год России–Франции, тогда же президент Медведев выразил желание, чтобы ее посмотрели и в родном отечестве. Организация обошлась федеральному бюджету в 120 млн. руб. 24 мая среди первых гостей ее увидели Светлана Медведева и Патриарх Кирилл. При переезде из Парижа в Москву экспозиционную концепцию адаптировали под новый зал и публику. Надо ли было?
Пересаживая «Святую Русь» с французской почвы на отечественную, ее из хронологически выдержанного рассказа о древнерусском искусстве вообще превратили в подобие уваровской триады «православие, самодержавие, народность». 450 предметов, которые собирали по 25 российским музеям, архивам и библиотекам, и один заезжий гость-экспонат из Лувра распределены не по луврской анфиладе, а в одном зале – по семи темам, впрочем, не жестко разделенным. «Рождение в духе» про крещение Руси, «Под покровом Богородицы», «Заступники и наставники», «Святое в повседневном», «Свет в пустыне»... Все это духовное благолепие в очень осязаемом материальном воплощении (и в убранным пурпуром витринах) напомнит, если кто забыл, про непобедимый духовный мир. Но зачем?
Когда рассказывали про новый «извод» «Святой Руси», организаторы не без некоторого высокомерия объявляли, что в отличие от французского варианта наш не просто вводит в курс древнерусского искусства, но рассчитан на знающего зрителя и (тем не менее) дает базовые понятия, связанные со «Святой Русью». Странно. Название, кстати, придумали французы – хозяева его оставили – да, мы такие, будто подтверждают они. То есть все показанное – демонстрация собственной благости. Парижский допетровский вариант довели до XIX века, выставили часть «невыездных» на гастроли вещей – к примеру, «Богоматерь Толгскую» и гигантскую фреску «Битва новгородцев с суздальцами» из собрания ГТГ. А осенью выставка совершит вояж в Русский музей.
Давайте разделять памятники и идеологию. Древние манускрипты, многие из которых, оцифрованные, можно полистать; златые врата суздальского собора Рождества Богородицы; копии знаменитых фресок Софии Новгородской, Ферапонтова монастыря; фрагменты архитектурного кружева владимирских соборов – все это впечатляет. Хочется сравнивать иконографические нюансы икон. Читать про историю убранного эмалями оплечья с Воскресением и Сошествием во ад, единственного зарубежного гостя на «Святой Руси», – что принадлежало оно Андрею Боголюбскому, хранилось во Владимире, откуда было продано в 1933-м советской властью. В конце концов попало в Лувр. Но это еще не все – нынешним летом его доставят во Владимир на празднование 900-летия Андрея Боголюбского. Экспонаты у нас увозят прямо с выставок – такая политика.
Вещи заслуживают тщательного вглядывания, но смотреть их хочется без давящего ажиотажа вокруг изобильной демонстрации святости и под неусыпным оком, взирающим с экрана, где транслируют молебен. Музей – все-таки храм искусств, не храм. Человек слаб и грешен – не выдерживает он такого натиска. Диалог с Церковью, но не задает ли она в таком диалоге тон? И могут ли крупные музейные проекты стать гарантией того, что произведения религиозного искусства из музеев не покинут их? «Русь... дай ответ. Не дает ответа»...
