Кристина Матвиенко Сразу три камерных спектакля по новым текстам вышли на разных московских площадках: в РАМТе, в Театре.doc и на кухне журнала «Афиша – Еда». Спектакли эти ставят вопрос не о качестве пьес, а о том, как, зачем и для кого открывают их режиссеры теперь уже с завидным постоянством.
«Лифтоненавистник» шведа Бенгта Альфорса (перевод Марии Людковской) – моноспектакль артиста Алексея Блохина на маленькой сцене РАМТа. На пятачке «черной комнаты» разместилась модель-раскладушка старого лифта, позади – экран, сбоку – окно, за створками которого – тот самый скелет в шкафу. Персонаж Блохина, швед пенсионного возраста, живущий в Хельсинки, ведет скромную холостяцкую жизнь, любимая собака умерла, не стало мудрой мамы, учившей сына, что книга – лучший друг человека. Остались воспоминания и грезы: улыбчивый пенсионер в подтяжках всю жизнь любил красавицу Грейс Келли, с которой – вот совпадение! – родился в один день. Кинодива погибла в автокатастрофе, и стареющий очкастый швед грустно показывает нам кусочек фильма с хичкоковской блондинкой. Артист Блохин в соавторстве с режиссером Галиной Зальцман к финалу убирает шведскую меланхолию. Вместо нее предлагает картину нечаянного семейно-собачьего счастья. В финальных кадрах покажут милую троицу – пенсионера, милую девушку (Наталья Левина) и вновь купленную таксу Грейс на лоне природы. Зритель уходит с чувством мира и покоя, если только интуиция не подскажет ему, что история про одинокого горожанина не так уж благостна – напротив, она про дыхание смерти, которое так остро иногда чувствует человек. Сюжет этот рифмуется с известными многим родителям историями про другого шведского меланхолика – Петсона, который живет с собакой Финдусом в деревне. Их тоже переводила Мария Людковская, и адресованы они детям, которых не так уж легко напугать – важно не бояться пугать.
«Боги пали» британки югославского происхождения Сельмы Димитриевич в постановке Виктора Рыжакова (продюсерский проект фестиваля «Любимовка», и конкретно – критика Елены Ковальской) – тоже про смерть, близкую и жестокую. Две женщины, мать и дочь, многократно повторяют один и тот же текст с вариациями: пила ли ты чай, мылась ли ты, писала ли ты опять в ванну, куда делся твой бой-френд и почему ты не любишь тетю. В финале похожий, но уже изменивший тональность диалог повторяется после скоропостижной смерти матери. Актрисы Светлана Иванова-Сергеева и Ольга Сухарева с холодной изысканностью разыгрывают привычный ритуал любви-ненависти – не тратясь на слова и открытую эмоцию, зато так откровенно, как только и могут позволить себе мать и дочь.
Рыжакова и двух его отличных актрис пленяет не столько психоаналитическая подоплека пьесы Димитриевич, сколько лаконичность и ритм текста. Сыгранные в огороженном легкими ширмами квадрате посреди кухни журнала «Афиша – Еда», получасовые (!) «Боги пали» отнюдь не игнорируют пространство: отработав свой крутой дуэт, актрисы садятся спиной к зрителю за стол и едят салат. Обыденность этого «акта» примиряет с истеричностью пьесы, героини которой так и не смогли нормально выпить чаю.
Автор документального «Шума» в Театре.doc, драматург Екатерина Бондаренко вместе с актером Владимиром Терещенко отправилась в Челябинскую область, городок Верхний Уфалей, и поговорила с прямыми и косвенными свидетелями драмы двухгодичной давности – когда 16-летний парень убил из обреза одноклассника. Убил якобы за кляксу, но спектакль Талгата Баталова тем и хорош, что обманывает наши ожидания и вместо внятных объяснений в духе «почему и зачем», дает ответы куда более сложные. Лучшая роль в «Шуме» - у скромного отца главного героя, который ездит к сыну в закрытую психиатрическую клинику под Смоленск, возит продукты от бабушки и пытается понять, что за человек его сын. Мужчину играет тот самый Терещенко, который брал интервью у настоящего отца уфалейского убийцы, и их диалоги с сыном (Алексей Маслодудов) на больничной койке – поразительная перверсия «достоевских» тем на сегодняшний лад. Выясняется, что у мальчика есть идеи, что убил он не из-за кляксы, что объяснять он ничего не будет, потому что вопрос «из-за чего?» считает неверным вопросом, что бабка ему запрещала «слишком много читать», а мать не научила разбираться в автомобильных механизмах. Становится ясным и главное – что у отца тоже есть идеи, и он готов взорвать этот ненужный Уфалей ко всем чертям. В «Шуме», по-доковски минималистской работе с маленькими вкраплениями видео, схвачено главное – увлекательная и трагическая драматургия случая из жизни.
Все три «комнатные», вполне себе семейные истории, такие разные по языку, оказались близки друг другу. Все они – про смерть. Точнее – про наше отношение к собственной и чужой смерти, про невозможность поверить в смерть матери и в легко принятое решение нажать курок, если так нужно. И в этом нет никакого пафоса: смерть утоплена в жизни, это обыденная вещь, с которой, если обладать темпераментом шведского пенсионера, можно вполне смириться.
