Увидеть звук тишины

Когда пейзаж озвучен тишиной.
Фото предоставлено организаторами выставки

В 2008-м камерная выставка Кенны прошла в галерее «Победа», которая сейчас стала соорганизатором довольно масштабной, охватывающей 30 лет ретроспективы. География монохромных пейзажей простирается от Японии до Бразилии.

Ни один разговор про Майкла Кенну не обходится без общего места – его фотографии малы и требуют близкой дистанции, ведь их оптика настроена на разговор тет-а-тет. Но вот частность, которая, быть может, еще важнее – он создал собственный стиль, вообще говоря, из довольно обыденных мотивов: вода и мосты, деревья, горы и города (так озаглавлены разделы выставочной истории). Формат гарантирован от пафоса.

Кенновская поэтика построена на ритме и на чуткости к фактуре, причем фотограф играет с восприятием разных поверхностей, с движением и с неподвижностью. Мосты, столбы, опоры теплицы┘ Даже сложенные шезлонги – казалось бы, ну это уж совсем банальность. Но Кенна знает выход: он сливает небо с морем, теперь их общая туманность по-особому выделяет ставшую скульптурной нарочитую материальность пляжных кресел, которые очистились от суетливого курортного налета и приобрели нечто архетипическое. Сопоставляя твердь и воду, снимая шторм в Скарборо, он уподобляет две нависшие над берегом волны твердым скалам. А отправившись в китайские горы Хуаншань, туман «конденсирует» в льющееся молоко, отпускает этот застывший туман течь.

Технически поэтика задумчивой основательности часто получается из длинной экспозиции. Самая долгая, говорит Кенна, была около 12 часов – камера просто оставляется на ночь. Работа идет с пленкой, причем он сам проходит полный цикл вплоть до печати. Себе художник отвел роль эдакого естествоиспытателя, недаром фотосерии состоят из этюдов. По-английски study – ведь еще и «изучение, исследование». Его природа безлюдна. Безлюден и индустриальный мир, кстати, заставляющий вспомнить классиков темы – Бернда и Хиллу Бехер. Но мизантропическими пейзажи не назовешь (как-никак и готические соборы, и электростанции – дело человеческих рук). Просто они и так самодостаточны. Кроме того, кенновские фотографии «озвучены» тишиной, в них есть почти буддийская отстраненность – человек бы ее нарушил.

Тишина объясняется ощущением гармоничного спокойствия, как в японских, китайских и грузинских ландшафтах. Но она может обернуться молчанием смерти – как в серии концлагерей, впервые показываемой в России. Композиционно Кенна часто центрирует караульные башни и бараки, печь крематория, груду осиротевших ботинок – об ужасах напоминает спокойно, без нагнетания, но тем страшнее, ведь вот это самое «по центру» говорит – прошлое не обойти, никуда не свернуть.

Тех, кто ждет, а что же он сказал про нас, кенновские Москва и Петербург могут разочаровать. Немудрено – Исаакий, Смольный и ХСС для «аборигена» – открытки, с которых трудно отодрать туристический ярлык must see даже эффектной фактурой перьевых облаков или узорного инея. Причина попадания не в цель, очевидно, в коротком знакомстве – ну, может, сыщется когда-нибудь время для более нетривиального маршрута.

Утрированная контрастность черного на белом сродни графичности перового рисунка на рисовой бумаге, графичности, изысканной в своей строгой естественности. Все эти упрямо-одинокие деревья и бессмысленные ограды в пустом заснеженном пейзаже – как сопровождающие повествование виньетки. Повествование вселенского пейзажа. Гармоничная тишина японских заснеженных снимков такова, что, вспоминая ахматовское «слышно, как в лесу растет трава», здесь можно услышать, как падает снег. А еще – как у Бродского в посвящении поэту-метафизику: «Белесый снегопад в пространстве ищет черных пятен малость». И – «Джон Донн уснул. И море вместе с ним./ И берег меловой уснул над морем./ Весь остров спит, объятый сном одним»┘ В юности Кенна планировал посвятить себя делам церковным, учился в католическом колледже, но дело это забросил в угоду фотографии. И все-таки что-то от религиозных размышлений, думается, здесь осталось. Элегия Бродского от бытовых деталей текуче переливается в метафизику – похожая история и со снимками Кенны. Из обычных сюжетов в них рождается пантеизм.