Дарья Курдюкова
Бюсты Пивоварова.
Фото автора
Нынешняя выставка Пивоварова, сделанная ММСИ вместе с галереей XL, третья в Москве за последние 10 лет. Но это не подводящая итоги ретроспектива. «Классик концептуализма» и автор знаменитого логотипа «Веселых картинок», с 1982-го проживающий в Праге, представил 10 циклов, большинство которых созданы после предыдущей выставки 2006 года. Стало быть, разговор идет не только о сквозных темах его искусства, но и об эволюции. И вот тут закрадывается подозрение, не свернул ли художник с привычного концептуалистского курса.
Поскольку Виктор Пивоваров в концептуализме значится непобедимым лириком, то и пивоваровские «Они» – по сути, почти ахматовское «неузнанных и пленных голосов/ мне чудятся и жалобы и стоны», только с сильным сюрреалистическим акцентом. Тут про копошащиеся в голове, изливающиеся на бумагу/холст и настойчиво жаждущие интерпретации образы и идеи. «Совершенные», «Бессмертные», «Красавцы», «Отшельники», «Меланхолики», «Философы»┘ «Их» голоса – из мира поэтичного и абсурдного, нередко вызывающего желание призвать Фрейда или какого еще психоаналитика. Основных тем четыре. Москва, детство, одиночество, сакральное – джентльменский набор всякого уважающего себя творца.
Один из атрибутов, коим московский концептуализм неизменно козыряет с начала 70-х, – утвержденный усилиями Кабакова и Пивоварова жанр альбома, несброшюрованных листков с рисунками и текстами. Пивоваров показывает два свежих, в том числе альбом «Милена и духи» 2009-го, увековечивший в концептуалистском формате мотивы рисунков жены и одновременно вознамерившийся стать графическим ремейком «Джульетты и духи» Феллини.
Однако самое сильное впечатление нового показа – от старых вещей. Это печалит. Соседи по залу, графическая серия «Меланхолики» 1980–1990-х и «Избранники» (из цикла «Время РОЗЫ» 80-х годов), оставляют в проигрыше и новые картины, и новые альбомы. Наливающимся акварельным трепетом «Меланхоликам» – домам-чайникам, стопе-беглецу (брату даблоидов Леонида Тишкова?), пригорюнившейся подле одинокого вагончика маске, а также невидимым «Избранникам», незаметно нахлобучившим шапку на дом («Беречь тепло РОЗЫ») и завязывающим на небе узелки в виде крошечных дорожных мешков, – им не ответит в унисон ни культ идеальной формы круга в новоиспеченных «Совершенных», ни грубый гротеск «Красавцев». Им вторят разве что «Стеклянные» (2010 г.) бюсты как хрупкие монументы «человекам», чье нутро – не просто портрет-ассамбляж, но заполненный всякой всячиной интерьер стеклянной банки, интерьер как внутренний мир персонажа.
Вообще, на нынешней выставке извечная проблема формы и содержания звучит с новой силой. Для концептуализма программным можно считать взаимодействие с социальной средой – оно слышится в бесконечном хоре голосов с кухни или от соседей у того же Кабакова. Для Пивоварова важно еще и наладить разговор с художественной традицией. То там, то тут мелькают тени Арчимбольдо, Дали и Магритта, да даже Дюрера (он ведь своей гравюрой «Меланхолия» первый в искусстве почтил это томное состояние). Играючи Пивоваров одаривает абстрактные эйдосы, которые предпочли оболочку наподобие манекенов Джорджо де Кирико, обескураживающе конкретными атрибутами – подсовывает им нож, собаку и журнал. Графическая маэстрийность неизменна и в перовых, и в карандашных рисунках, и даже в живописи ее никуда не спрятать.
А темы? «Бессмертные» эйдосы, к примеру, продолжают давнишний пивоваровский сюжет. «Красавцев» можно считать продолжением, скажем, серии начала 2000-х «Темные комнаты» – и там, и там интимная интонация переходит к интимным сюжетам. Только сейчас в «Красавцах» сюрреалистический гротеск стал более нарочитым, превратившись едва ли не в сатиру нравов, норовящую дать в лоб. Концептуалистскому содержанию новизны это совсем не добавляет, а по сюрреалической форме и вовсе вторично. Иначе сделаны «Совершенные» с эзотерикой недосказанности и недопроявленности, где нет конкретных лиц, зато есть идеальная форма круга – солнца ли или человеческого зрачка. А в голове стучит – «от всего человека вам остается часть/ речи. Часть речи вообще. Часть речи».
Бродский, кстати, здесь тоже есть – на одном из портретов в зале, отданном свежему циклу 2010-го «Философы, или Русские ночи». Переведенные на крупноформатные холсты черно-серые, будто пожухшие, фотокарточки с изображениями всех, кого Пивоваров счел любителями мудрости, достойными такой «доски почета». Кроме Мамардашвили и Пятигорского тут, например, оказался теоретик концептуализма Гройс, осчастлививший столицу термином «московский романтический концептуализм», и Эдуард Лимонов, и режиссер Евгений Шифферс... И на видном среди всех философствующих месте – почти парадный красивый поколенный портрет подбоченившегося сына Пивоварова – Павла Пепперштейна┘ Странная подборка, странные портреты, отринувшие блистательную графическую культуру Пивоварова, пытающиеся живописать по фото и выдающие на-гора гипсокартонного вида памятники. Наконец, релиз уверенно вписывает серию в сквозную пивоваровскую тему Москвы – но, помилуйте, тот же Бродский, ленинградец по крови и духу, едва ли такой ностальгии соответствует. Зритель повержен – занавес.
