Перед и после

В спектакль вложено много сил и фантазии.
Фото РИА Новости

«После занавеса» - так называется первая премьера «Мастерской Петра Фоменко», в которой режиссер Евгений Каменькович соединил две пьесы – вначале играют водевиль Чехова «Медведь», после антракта – такую же короткую пьесу ирландского драматурга Брайана Фрила «После занавеса». Два «действия» объединяет Чехов, поскольку герои Фрила – это Соня Серебрякова из «Дяди Вани» и Андрей Прозоров, брат трех сестер.

Идя на премьеру, можно увлечься какой-нибудь сложной мыслью, - что Каменькович, например, решил так обойти с двух сторон хрестоматийные главные пьесы Чехова: «Медведь», в этом смысле, - до занавеса, за которым три сестры, дядя Ваня, Аркадина, Раневская, а у Фрила всё происходит уже после занавеса, через двадцать лет после финала «Дяди Вани» и «Трех сестер». Тоже интересно: часто бывает, строят гипотезы, думают, что бы стало с тремя сестрами после революции, что бы стало с самим Чеховы, который, если бы не болезнь, встретил 17-ый год в молодом еще возрасте, - ну, что такое для мужчины 57 лет? Не старость - зрелость. Фрил подумал и написал.

Про чеховских героев часто говорят: среди них нет ни плохих, ни хороших, а даже если они и хорошие – ничего у них не складывается. Жизнь – не складывается. Вернее, складывается так, как складывается. Нескладно. Примерно так можно сказать и о премьере у «фоменок»: Каменькович – хороший, актеры – хорошие и очень хорошие. Чехов – замечательный. Фрил – классик ирландской драматургии (кстати, Мартина МакДонаха, которого у нас всегда называют ирландским драматургом, Фрил таковым не считает – и лишь на том основании, что МакДонах родился в Лондоне!). И с Чеховым, и вообще с русской литературой у него давние и особые отношения: он переводил «Трех сестер», «Дядю Ваню», написал пьесу по «Отцам и детям» Тургенева┘ Все хорошие, а спектакль – не складывается. В него вложено много сил и фантазии, а смысла, в том числе и ответа на вопрос – зачем в одном спектакле соединили две эти пьесы? – найти не удается.

Фрила играют после антракта. На первое – «Медведь», шутка в одном действии, хрестоматийность которой раз и во всяком случае до сих пор положена фильмом с Михаилом Жаровым и Ольгой Андровской в главных ролях.

В Мастерской те же роли, соседа-помещика и молодой вдовушки с ямочками на щеках, играют Евгений Цыганов и Наталья Курдюбова. Второй акт – «После занавеса» Брайана Фрила (иначе можно было бы перевести – «После игры»), в переводе и редакции Сергея Таска. Фрил встречает в привокзальном буфете Андрея Прозорова и Соню Серебрякову.

Самые живописные во всем спектакле – Слуга в «Медведе» (Никита Тюнин) и Медуза-Горгона из вокзальной сцены Брайана Фрила (ее играет Дмитрий Захаров). Уборщица-официантка, она местами в одно касание цитирует тапершу из фильма «Александр Пархоменко», - ту знаменитую сцену, где Фаина Раневская поет, аккомпанируя себе на пианино, не вынимая папиросы изо рта и даже успевая закусывать пение. Две одноактовки объединяет Чехов. Он же разъединяет их.

Евгений Цыганов в роли нестарого помещика Смирнова, можно сказать, продолжает «тему Карандышева», - нелепый, слабохарактерный, этим прямо противоположный помещику Михаила Жарова. Есть ли для такой игры основания? Можно найти. Но у Чехова характер героя быстро крепнет. У Цыганова – нет. Слова меняются, манера игры остается прежней. Нелепый барин.

Каждая деталь – как этюд, как находка – даже забавна, но если и хороша (а хороши они не всегда), то – в отдельности, сцепления же грубы и – мимо Чехова. Задним числом, начинаешь подозревать, что и «После занавеса» постановщик выбрал, поскольку во многом и эта сцена Фрила – мимо Чехова.

В этой сцене Прозорова играет Никита Зверев, Полина Кутепова – Соню. Зверев – органичен, Полина Кутепова – драматична, и он, и она – содержательнее произносимого ими текста. Объемнее.

Любопытно, что в первой части – все как раз наоборот. Нагромождения каких-то ненужных, отсутствующих, недопридуманных Чеховым деталей – вроде скульптурных фантазий героини – укрупняют, подчеркивают непроявленность собственно чеховских мотивов. У Чехова текст интереснее, чем то, что поверх него, в дополнение к Чехову – играют в «Медведе» Евгений Цыганов и Наталья Курдюбова. Это – тот как раз случай, когда хватило бы и написанного. А режиссеру кажется – мало, и он, не в силах обуздать фантазию, добавляет, придумывает – и то, и другое, и еще сбоку подпирает новой фантазией┘ Почти всё - лишнее. Почти всё – ни зачем.

Вторая сцена вроде бы ближе к Чехову по манере игры, по тому, например, что в игре – как в душе – содержания больше, чем могут сказать друг другу Соня и Андрей. Но сама история вызывает вопросы.

Фрил встречает чеховских персонажей в начале 20-х. Андрей, как не сразу выясняется, доехал, наконец, до Москвы и играет на улице на своей скрипке. Соня же явилась в Министерство сельского хозяйство (Сергей Таск переводит «ближе к жизни» - как Наркомзем), чтобы утрясти вопросы с землей┘ С какой землей? Революция же, Гражданская война┘ О революции у Фрила – ни слова. А┘ как же? Вот так. А без революции нет ни истории, ни Истории. Для пьесы вернее – в обратном порядке. Почему Фрил решил пренебречь этим главным, исходным событием?

Вопрос к автору. Зачем такую странную историю взялся ставить Евгений Каменькович? Своим спектаклем режиссер, к сожалению, на этот вопрос не отвечает.