Ирина Коробьина: "Фронда – оружие яркое, но не всегда эффективное"

Ирина Коробьина.
Фото предоставлено Центром современной архитектуры

В прошлый понедельник министр культуры Александр Авдеев назначил новым директором Музея архитектуры имени Щусева Ирину Коробьину, кандидата архитектуры, директора Центра современной архитектуры. Через неделю новый директор согласилась ответить на вопросы корреспондента «НГ» Григория Заславского.

– Многих волнует судьба кабинета прежнего директора музея Давида Саркисяна, кабинета, который многие называют инсталляцией, объектом и хотят видеть его частью музейной экспозиции. А мне хотелось бы узнать, где вы собираетесь сидеть в музее?

– Пока решается судьба кабинета Давида, заместитель директора по науке Игорь Александрович Казусь, как истинный кавалер и джентльмен, уступил мне свой кабинет. Догадываюсь, что всех, и вас в том числе, гораздо больше интересует, что будет с кабинетом Давида.

– Это – да. Насколько я понял, вы думаете о том, как перенести всю его обстановку и все, что там есть, в другое место?

– Мемориальный кабинет Саркисяна, с личностью которого связан яркий период в истории музея, необходим. Думаю, не в том месте и не в том виде, в котором он находится сейчас. Честно говоря, не представляю, как обеспечить к нему доступ людей, во-первых, а во-вторых – как обеспечить его сохранность. Там действительно огромное количество предметов. Как их учитывать и хранить? Кабинет Давида, как пещера Али-Бабы, состоит из тысяч мельчайших сокровищ, каких-то самых невероятных вещей. Вполне могу представить, есть фаны Давида, которые захотят, как частицу Парфенона, что-то унести на память. Мне кажется, кабинет возможно превратить в особый «экспонат». Эту проблему уже решают мои друзья и коллеги-архитекторы Юрий Григорян и Александр Бродский. Их талант, мастерство и любовь к Давиду – гарант того, что достойное и корректное решение будет найдено.

– В сообщениях, которые сопровождали ваше назначение, меня насторожили слова Андрея Бокова, который, среди прочего, заметил, что архитектурная общественность готова заняться приведением в порядок «Руины», своеобразной и, наверное, экстравагантной выставочной площадки музея. Неужели и это пространство получит привычный уже стеклянный купол-атриум?

– Речь не идет о реконструкции «Руины», речь – о грядущей реконструкции всего музейного комплекса.

– Музей закроется?

– Надеюсь, нет. В нашем цехе немало суперспециалистов: верю, что можно выработать логистику, позволяющую поэтапно осуществлять процесс реконструкции комплекса и научной реставрации главной усадьбы без закрытия музея. Примеров много, вспомните Театр на Таганке. Но прежде чем приступать к проектированию и даже предпроектным исследованиям, нужно пройти все мытарства бюрократических бумажных процедур. Параллельно я начинаю общаться с архитекторами, музейщиками, креаторами. Важна концепция развития музея, и это – очень интересная, но тоже непростая задача. На эту тему я переписываюсь сейчас с Петером Ноевером, Петером Цумтором, Владимиром Паперным.

– Владимира Паперного называли среди тех, чья кандидатура обсуждалась среди возможных руководителей музея...

– Я слышала об этом. С огромным уважением и симпатией отношусь к нему. Он сразу же прислал мне свои идеи и предложения, и это начало конструктивного сотрудничества. Давид собрал вокруг музея блестящих людей. Надеюсь, все те, кто успел стать частью жизни музея при Давиде, останутся с нами и будут принимать самое живое участие в процессе создания нового музейного центра. Кроме того, не менее важно возродить традиции научной деятельности, чем был очень силен ГНИМА имени Щусева в советское время.

– Тяжело быть все время с кем-то сравниваемым?

– Напротив, память о Давиде поддерживает меня. Мне его очень не хватает. Он был человек очень яркий и необычный во всех своих проявлениях, и это были добрые проявления таланта и любви.

– Музей архитектуры, вы говорите, был центром научно-исследовательской работы, но при Саркисяне музей стал еще и общественной трибуной совершенно определенного направления.

– А как вы определите это направление?

– Ни в коем случае не как антилужковское, но Саркисян, как и Алексей Ильич Комеч, не боялся открыто оппонировать московским властям. Когда начался снос Военторга, когда сносили гостиницу «Москва», Саркисян называл вещи своими именами, может быть, неприятными для столичного руководства, не боялся быть простодушным в каких-то своих заявлениях.

– Фронда – оружие яркое, сильное, эффектное, но не всегда эффективное. Сейчас грядет реконструкция, и очень важно заручиться поддержкой государственных институций – в первую очередь Министерства культуры и правительства Москвы. Это рычаги решения задач государственной важности, коей, безусловно, является создание музейно-архитектурного центра федерального значения, да еще и у стен Кремля. Эти рычаги несовершенны, их есть за что критиковать, но других не дано. Ты или учишься работать с ними и в результате решаешь свои профессиональные задачи, или уходишь в другую область, где и задачи, и механизмы другие. «Есть упоение в бою» – картина красивая и вдохновляющая. Но бесконечно стоять на баррикадах невозможно, это не профессия, во всяком случае, не моя. Всегда оставляю за собой право открыто высказывать свое профессиональное мнение, как некогда с Алексеем Ильичом в моей ТВ-программе «Архитектурная галерея», но борьба как таковая – оружие разрушения. Я всю жизнь пытаюсь заниматься созиданием. В том числе и в качестве чиновника Министерства культуры, где я проработала семь лет. Изнутри знаю, что там много достойных людей. Министерство культуры, конечно, рычаг небыстрый и нелегкий. Кстати, Министерство культуры Франции куда более тяжелое, забюрократизированное и менее внятное.

– С чего вы начали?

– Сейчас я принимаю дела, документы, знакомлюсь с сотрудниками – их 123 человека.

– Давид Саркисян мне говорил, что недавняя музейная проверка для Музея архитектуры закончилась неожиданно: обнаружено большое количество неучтенных документов, по-моему, около 40 000 единиц. Оборотная сторона авторитета Саркисяна: если надо было передать архив в музей, часто выбирали Музей архитектуры, уверенные в том, что фонд будет доступен исследователям и вообще – не пропадет...

– Много неучтенного появилось, когда в одночасье коллекция из Донского монастыря, где в советское время находился филиал ГНИМА имени Щусева, была перевезена на Воздвиженку. С тех пор она толком не разобрана, лежит в мешках и штабелях. Хранителей катастрофически не хватает, в нашем музее на каждого записано порядка двадцати тысяч единиц хранения, а обычно принято – около двух-трех тысяч. Зарплаты нищенские. Есть ставки по четыре с половиной тысячи рублей. Это позор. Я надеюсь, что мало-помалу мы разберемся со всеми этими проблемами, хотя они действительно застарелые и на первый взгляд безнадежные. Надеюсь, Министерство культуры станет союзником в их решении.

– Насколько можно превратить Музей архитектуры в усадьбе Талызиных в современный центр архитектурной жизни?

– На эту тему уже начинают думать – на добровольно-спортивных началах, заметьте! – мои друзья и друзья Давида, лучшие московские архитекторы. Первый анализ показал, что можно, не прибегая к радикальным вмешательствам, увеличить площади чуть ли не вдвое. Если еще подумать и найти более изощренные способы, думаю, объемы можно увеличить в разы. Чего очень не хватает в музее помимо депозитария, развитого реставрационно-технического и всего комплекса необходимых служб, которые сейчас находятся в совершенно некондиционных условиях, – так это хорошего выставочного зала метров на 800, что важно именно для архитектурных экспозиций.

– В Музее архитектуры оказались многие замечательные коллекции, например Балдинская, никакого отношения к архитектуре не имеющие. Раз в музее так много экспонатов, не собираетесь ли вы какие-то вещи, конечно, в пределах Музейного фонда передать в какие-то другие коллекции?

– Директор музея – не Хозяйка медной горы. Нельзя волюнтаристски распоряжаться коллекцией, которую тебе доверили. Я несу ответственность за то, чтобы все сохранить в том виде, в котором она мною была получена, навести в ней порядок и приумножить. Считаю необходимым восстановить ученый совет, который прекрасно работал в музее в советское время. Думаю, туда войдут не только работники музея, но и внешние эксперты – самые уважаемые люди в нашей профессии.

– Какая первая выставка, которую бы вы хотели сделать, или, став директором, вы останетесь куратором?

– Я бы мечтала остаться куратором, но что-то мне подсказывает, что ближайшие годы будет не до этого. На подходе есть интересный проект в области современной архитектуры, работа над которым началась еще до болезни Давида. Это выставка Рафаэля Виньоли. Будем стремиться к тому, чтоб как можно чаще предъявлять бесценные фонды, лучшие в Европе, возможно, и в мире. Жду появления выставок нового качества, понимая, что это связано с институтом кураторов, может быть, и новых, молодых, которые придут и будут работать с уважаемыми сотрудниками музея, глубоко знающими фонды, изучению которых они посвятили жизнь.