Дарья Курдюкова
Георгий Пинхасов на фоне своих фотографий.
Фото предоставлено Московским домом фотографии
Московский дом фотографии показывает в Манеже Баку, увиденный глазами единственного российского фотографа Magnum Photos Георгия Пинхасова. Это около 60 снимков, сделанных в мае 2009 года. Накануне открытия выставки Георгий Пинхасов поговорил с корреспондентом «НГ» о свободе и о спонтанности в фотографии.
– Георгий, как сделать небанальный портрет города, портрет Баку? Найти место, где никто еще не был, или угол зрения, под которым еще никто не смотрел?
– Для меня – скорее второе. Серия о Баку – заказная работа для журнала. Меня просили сделать портрет города, что не так легко, ведь чем прекраснее город, тем легче впасть в создание клише. Самый красивый город – Венеция, и ее сложнее всего снимать – выходят стереотипные открыточки. В Баку я искал атмосферу, ее неповторимость в состоянии погоды, людей, деревьев, пространства. Меня можно упрекать в том, что не везде видно, что это именно Баку. Но нельзя сказать, что я не хотел снимать общеизвестные места, «родные» глазу бакинцев, я их тоже пытался запечатлеть. Но это непросто. Процесс съемки ни в коем случае не некое своеволие, я снимаю не то, что хочу, а то, что меня притягивает. Случайность провоцирует. Да, не всегда в кадре остались узнаваемые места – но человек опытный по нюху определит, что это дух Баку. Его можно снимать в романтическом ключе, как пытался сделать я. Можно в социальном, в репортажном или в рекламно-туристическом┘ Впервые я побывал там в 1976-м во время съемок фильма «Ночь над Чили». Это первый кавказский город, в который я попал. Город меня оттолкнул и притянул. Оттолкнул непривычностью и притянул┘ внутренним узнаванием┘ ведь мои корни с Востока. Запахи, теплота, доброжелательность, может быть, иногда назойливость, но Восток есть Восток. Фотография – реакция твоего секундного ощущения. Нужно рассредоточиться и довериться периферическому зрению.
– Фотограф и вслед за ним зритель должны испытать ощущение шока?
– Ни в коем случае! То, что происходит со зрителем, зависит от его культурного уровня. Большинство людей не воспринимают образов. Игра света им неинтересна, они ее просто не видят, поскольку она загораживает информацию. Шок – не цель искусства┘ не знаю, в любом случае это не моя цель. Что касается современного искусства, то скандалы могут быть хороши и плохи. Эти художники отрицают традицию, хотя сами когда-то станут ею. Я скорее ближе к традиционному искусству, которое тоже не прекратило поисков. Например, Тарковский для меня традиционный художник, но он показал ранее невиданное.
– Вас всегда представляют как единственного российского фотографа в агентстве Magnum. Когда-нибудь чувствовали зависть российских коллег?
– Это не моя вина – как говорится, welcome. А зависть живет всегда. Не могу сказать, что я это как-то ощущаю. Но даже если это и есть, мне оно не мешает. И не могу сказать, что Magnum – абсолютный ценностный критерий. Это престижное агентство, но в свое время я случайно подал туда досье, и все получилось. Наверное, так же случайно, как и большинство событий в моей жизни. Вообще я не большой любитель конкурсов. В них есть конкуренция, а искусство – не спорт. Что, давать конкурс и уверять, что Шукшин лучше Тарковского? Я понимаю, что, например, режиссеры идут на это, чтобы получить деньги и снимать свое кино. Но меня это не возбуждает. Когда я был ребенком и проиграл в шахматы, то очень расстроился. Но когда проиграл мой друг и заплакал, мне стало его ужасно жалко – так я перестал играть в шахматы. Не испытываю никаких эмоций ни когда выигрываю, ни когда проигрываю. Главное, чтобы была возможность делать то, что нравится. Конкурировать, двигаться наверх, быть победителем – по-моему, это очень социальное качество. Я асоциален в этом смысле.
– Картье-Брессон, когда вы попали в Magnum, что-то говорил о ваших фотографиях?
– Для меня он один из самых интересных людей, которых я встречал. Он феноменален не столько фотографиями, хотя его вклад трудно переоценить, но для меня это неповторимая личность – если хотите, даже модель. Нет, он был очень доброжелательным, но не льстецом – мы с ним не обсуждали мои фотографии. Хотя я знаю, кому-то он сказал, что в Magnum’е появился талантливый русский фотограф.
– Вам приходилось снимать в горячих точках?
– Да, в Литве я снимал, когда была стрельба в телебашне. И землетрясение в Армении, тогда весь город был разрушен. Не частями, как при бомбежке, а весь. Стоял трупный запах. Конечно, не все возможно допустить в медиа – и это объяснимо: легко ли видеть людей, которые как кошки, раздавленные машиной? Хотя все зависит от силы таланта: если вы сможете довести это до художественного образа, почему бы нет? Но после событий в Югославии все стало как бы придуманным, это было не необходимостью, а экзальтацией определенной группы людей. Мне стало неинтересно, потому как конфликты были высосаны из пальца, они того не стоили. Ведь все можно урегулировать, когда соседи хотят жить мирно. Это всего лишь безответственность, интеллектуальная ограниченность, неспособность видеть последствия. Нет необходимости рисковать жизнями людей. Хотя всегда есть другая необходимость – дележка богатств, пространства┘ Речь ведь о конкурсе за лидерство – как в КВН.
- У вас есть грузинская серия и movie на эту тему. Если бы в Москве или в любой точке N сделали миротворческий проект об отношениях России и Грузии┘
- Я очень люблю Грузию, я там часто бывал. То, что произошло, как и любой конфликт, по большому счету, глупо. Ну зачем нам новая стена? Всем понятно, что отношения надо налаживать.
- Сейчас наступает эпоха кураторов - вы бы стали участвовать в коллективном проекте, зная, что находитесь в тени куратора и его концепции?
- Много плохих и хороших кураторов. Всегда есть опасность. Лучше самому проконтролировать интерпретацию своих работ. Быть хозяином своего места. Но поверьте, ощущать себя камешком в мозаике, мазком в фреске или стеклышком в витраже куратора-маэстро - великое удовольствие, если при этом ты чувствуешь необходимость собственного присутствия. Тогда я позволил бы использовать себя всего лишь как ингредиент великого общего, лишь бы оно задышало. Но таких кураторов я почти не видел. Да и, честно говоря, я не большой любитель коллективных выставок. И вообще, зачем вся эта суета, есть Интернет - смотрите, сколько хотите.
– Вы снимали Тарковского в 79-м – тяжело было с ним работать?
– Жена Тонино Гуэрра Лора Яблочкина показала Тарковскому мои фотографии. Он просил меня сделать портрет для кинотеатра «Иллюзион» (кстати, он до сих пор там). Нет, было совсем не тяжело. Он назначил мне встречу на шесть утра, чтобы вместе выгулять собаку. Это была площадка на Ленинских горах: весна, вставало солнце, первые листья. Пытаюсь понять, почему я его заинтересовал. Думаю, ему нравилась моя фотография Надежды Мандельштам. В то время, когда я делал ее портрет, все с придыханием говорили о Рембрандте. Я не понимал, чем они восхищаются, но задумчивость и освещение просто так сидящего человека мне очень нравились – это впечатление проявилось в портрете Мандельштам. А другим импульсом стало освещение в фильме «Зеркало», особенно в сцене с петухом – там такой нижний свет┘ Он безо всякой дистанции говорил со мной. И в результате сам с собой, что намного искренне и глубже.
- 60-70-е - время диссидентов, нонконформистов, вас это каким-то образом касалось, Бульдозерную выставку случайно не видели?
- Нет, меня нет. Но нам, нашему поколению, хотелось новой информации - и мы слушали западные голоса. На самой Бульдозерной я не был, но по «Голосу Америки» услышал про следующую выставку в Измайлово (ее разрешили провести через две недели, 29.09.1974 - «НГ») и пошел. Собралось несколько тысяч человек. Была красивая осень, покрытая желтыми листьями. Объявление дали «Голос Америки» и BBC, но без точного места. Было много групп, это напоминало обросший пчелами улей, внутри которого завязывались разные диспуты. В 60-70-е общение было непосредственнее, люди легче знакомились на улице. Хотелось свободы. Новые мысли замалчивались, но как и во всякой смене поколений, если родители не объяснят сами, то объяснят «плохие мальчики» с улицы. «Плохие мальчики» - это западные медиа, направленные сюда. Их голоса были интереснее┘
– Если что-то не получается, нужно ли сопротивляться материалу или оставить и вернуться потом – или не возвращаться, поскольку в одну реку дважды не войдешь?
– Если не вышло, ты просто выбрасываешь. Я все время придумываю себе игру: снимать пустоту, случайность┘ Чтобы была удача, ее нужно спровоцировать. Снимать на ходу – что-то предпринять, придумать прием. Если все движется, не исключено, что произойдет нечто неожиданное. И если ты снимешь десять раз, удача будет в десять раз меньше, чем если снимешь сто раз. Другая история, если ты относишься к себе с пафосом, собираешься сделать выставку, чтобы расщекотать собственное тщеславие. Интереснее поймать «Жар-птицу» – в кавычках, конечно, потому что тут важна не красота, а неожиданность.
