Екатерина Барабаш
Стриженов – аристократ от Бога.
Кадр из фильма «Овод»
Тем, кто повзрослел уже после советской власти┘ Тем, кто верит, что сериалы и глянцевые журналы рождают звезд┘ Тем, кто рыдал над «Бригадой» и искал на барахолках пальто, как у Саши Белого┘ Знайте: все нынешние звезды-звездочки – случайный чих по сравнению с тем, что были истинные Кумиры. Те, которые неумолимо стареют и уходят. Те, одним их которых был и остается Олег Стриженов. Ослепительный, невообразимый, неприличный красавец.
Сейчас и слово-то такое забыли – «кумир». Да, наверное, и правильно – оно сейчас не нужно, от него веет таким восторгом с придыханием, что найти кого-то достойного его очень-очень трудно. Стриженов был Кумиром. Мальчишки тайком поглядывали в зеркало, «отрабатывая» чуть искривленную нижнюю губу, как у Стриженова, и до бесконечности пересматривали «Овода» – тоже, разумеется, тайком, потому что изрыдаться к концу фильма было дело обычным. Родиться с такой внешностью в полунищей пролетарской стране – вот уж мука мученическая. Всякое излишество от природы – мука. А уж такое излишество, как красота, да еще у мужчины, да еще в стране, объявившей внешнюю красоту явлением буржуазным, в отличие от внутренней – крест на всю жизнь.
Не стать заложником внешности почти невозможно. Парня из скромной семьи провинциального военного очень быстро заключили в клетку жесткого амплуа – страдающие аристократы стали его уделом. Правда, нашелся Григорий Чухрай, постаравшийся не допустить штамповки стриженовского амплуа, сняв его в «Сорок первом». Чухрай сумел рассказать эту убийственную историю любви страдающими синими глазами главного героя, красавца-поручика Говорухи-Отрока, погибающего от руки девчонки, запутавшейся между любовью и пролетарским долгом. Один из лучших кадров отечественного кино, снятый великим оператором Сергеем Урусевским: недоумевающий взгляд героя, понявшего, что жить осталось секунды, но так и не понявшего, как это – пустить пулю в любимого человека.
Стриженов – аристократ от Бога. Хоть в лохмотья обряди, а голубая кровь все равно видна. Загадка природы, генетическая тайна – откуда она, эта кровь, у паренька из Благовещенска? На него хочется смотреть долго-долго, постигая невероятный, почти невозможный альянс великой несуетности и великой экспрессии.
Его называли «советским Жераром Филипом» – и совершенно напрасно. Открытый всем ветрам француз и закрытый, как бутон, Стриженов. Огненная эмоциональность первого и сдержанная страстность второго. Впрочем, подобные сравнения порочны, они могут быть занятны, но всегда неуместны. Советская рефлексирующая стыдливость обрекала всех и вся на сравнения, называя одного советским Жераром Филипом, другого – русским Жаном Габеном, третьего – отечественным Бельмондо. Словно нужно было все время доказывать – «мы не хуже». А мы и так не были хуже. Мы только не умели распоряжаться своим богатством. Вот и Стриженовым не распорядились, как и десятками других красавцев и талантов. Всучили амплуа романтического героя. Шаг вправо, шаг влево – побег. Побег из собственного амплуа мало кому прощался. Стриженову – особенно, он ведь не играл трактористов и сталеваров, лицом и породой не вышел. Его утонченно-аристократическая внешность сыграла с ним недобрую шутку, навсегда заказав дорогу к по-настоящему серьезным ролям. А ему, как ни грустно-банально звучит, хотелось сыграть Гамлета. Судя по тому, что все тот же Чухрай (необычайно тонкий и талантливый режиссер, профессионал, каких поискать) решил снимать «Гамлета» со Стриженовым в главной роли, можно предположить, что роль получилась бы. Но чуть-чуть опередил Козинцев. И Гамлета не случилось. У Стриженова не случилось.
И Андрея Болконского не случилось, хотя Бондарчук и утвердил. Какие-то обиды помешали.
Амплуа со временем превратилось в легенду. Из этой легенды выросли «Неподсуден», «Земля, до востребования», «Звезда пленительного счастья», «Оптимистическая трагедия» – романтик на романтике. Стриженов сросся с легендой, зажил внутри нее и живет по сей день. И пусть. И хорошо. Пытаться вырваться из собственной легенды чревато раздражением зрителя и, как следствие, забвением. А у нас так мало Настоящих Кумиров┘
