Американский дирижер неплохо читает по-русски

Дирижер Джеймс Конлон, как и мечтал, стал путешественником.
фото предоставлено Пресс-слежбой фестиваля в Равинии

Беседа началась неожиданно. Джеймс Конлон попросил выслать ему копию интервью со словами: «Я читаю по-русски. Медленно, но читаю. Правда, почти не говорю. Хватит слов только, чтобы не потеряться в метро...» Музыкальный руководитель оперы Лос-Анджелеса и музыкального фестиваля в Равинии (Иллинойс), блестящий музыкант, полиглот, интеллектуал, в добавление ко всем своим замечательным достоинствам Джеймс Конлон еще и великолепный рассказчик. В беседе с корреспондентом «НГ» Джеймс Конлон говорит о своей жизни и творчестве, размышляет о музыке и искусстве в современном мире:

– Мои прадеды были музыкантами. Прадедушка по материнской линии – эмигрант из Италии. Моя мать – наполовину итальянка. Дедушка – немец. Я родился в Нью-Йорке в многодетной семье. В 11 лет мой лучший друг пригласил меня в Оперу, и с этого момента я влюбился в театр. В течение четырех месяцев моя жизнь полностью изменилась. В 18 лет я поступил в Джульярдскую школу и стал самым младшим учеником в классе. В 1972 году, в 21 год, уже дирижировал оперой.

– Правда ли, что сама Мария Каллас посоветовала президенту Джульярдской школы дать вам эту возможность?

– Да, она в то время как раз проводила мастер-классы. Намечался концерт, но за 10 дней до выступления выяснилось, что дирижировать некому. Стали искать замену. Президент Джульярдской школы попросил Каллас прослушать меня. После прослушивания она сказала: «Возьмите этого студента. У него будет великое будущее». Меня заметили, и с этого момента началась моя дирижерская карьера.

– Вы проводите много времени в Европе, дирижируете разными оркестрами. С чем связана эта «охота к перемене мест»?

– Я всегда мечтал открывать мир, путешествовать; я был тем, кого на немецком языке называют Wanderlust. Мне кажется, лучшим образованием является возможность пожить в другой стране, в другой культуре. Я жил в Европе более 20 лет: 9 лет работал в Париже (был музыкальным руководителем Парижской оперы), 13 лет – в Кельне, 8 лет был главным дирижером Роттердамского филармонического оркестра, работал в Лондоне, в Италии, каждый год езжу в Москву.

– Когда вы познакомились с русской музыкой?

– Я люблю Россию с детства. Я очень рано научился печатать на машинке. Когда моя сестра прочитала «Преступление и наказание» и ей надо было написать сочинение по этому роману, я перепечатал его. Один из моих старших братьев учил русский язык. Ему было 15, мне – 9. Я впервые услышал русский язык, был очарован звучанием русской речи, влюбился в русскую музыку. Первым услышал Мусоргского. Помню, закрылся у себя в комнате и со слезами на глазах стал слушать предсмертный монолог Бориса Годунова. Потом пришел черед Чайковского, Рахманинова, Прокофьева, Шостаковича. Мое увлечение Россией не ограничивалось только музыкой. В школе я прочел «Братьев Карамазовых» и «Идиота», влюбился в героев русских романов и мечтал поехать в Россию. Я был в Санкт-Петербурге, дирижировал оркестром Мариинского театра. Сейчас я не пропускаю ни одного года, чтобы не поработать с Национальным филармоническим оркестром России.

– Как бы вы охарактеризовали ваш стиль работы с оркестрами?

– Объектом внимания должна быть музыка, а не ее интерпретация дирижером.

– Если бы вам предложили составить список из пяти лучших оркестров мира, какие оркестры вы бы в него включили?

– В искусстве нет одной вершины, в искусстве много вершин, и эти вершины различны. Можно создать струнный квартет дома, и, если это будет талантливо, люди будут приходить к вам домой слушать музыку; можно играть с детским оркестром, и, если этот оркестр будет на хорошем уровне, его будут слушать. Поэтому для меня несколько неуместно говорить о лучших оркестрах. Они все разные, и в этой разнице заключена красота музыки.

– Но ведь создаются списки, рейтинги...

– Меня это не интересует. Это – следствие коммерциализации общества. Это все равно что сказать: «Лучший дизайнер брюк». Кто это сказал? Брюки должны быть удобными и хорошо выглядеть. Какая разница, кто их сделал? Мы пытаемся развести все по категориям, даже то, что сравнивать невозможно. Любая категория снижает полноту картины. Что получится, если мы начнем определять людей по категориям? Этот человек – американец, тот человек – русский. Русские делают так, американцы – так... В итоге получаются стереотипы. При этом люди полнее и богаче стереотипов о них. Стереотипы ведут к навешиванию ярлыков.

– Кто ваши кумиры в мировой музыке?

– Композиторы. Кто может быть большим кумиром, чем Моцарт, Верди, Бах?..

– Как вы относитесь к модерновым постановкам классических опер?

– Ничего плохого в модерне нет. Я за модерн. Но – это очень важно! – сущность оперы в том, что главный драматург – композитор. Если это принимается режиссером с уважением, тогда я открыт к любым экспериментам. При этом я не могу принять положение, когда театральные нововведения деформируют основу оперы. Только музыка заставляет оперу жить!

– Бывали ли ситуации, когда вы готовы были конфликтовать с режиссерами и певцами?

– Все время. (Смеется.) Это часть нашей жизни. Но я помню также прекрасные моменты сотрудничества с выдающимися режиссерами, такими как Джорджо Стрелер, Лев Додин...

– Как вы относитесь к музыке как к фону, к музыке, которая звучит в магазинах, офисах, медицинских кабинетах, ресторанах?

– Я не люблю музыку в ресторане – предпочитаю салат. (Смеется.) Музыка как фон отвлекает. Правило, при котором музыка должна быть легкой, мне кажется ущербным. Слабая сторона Америки – недостаток интеллекта. Политические волны 80-х привели к тому, что музыку перестали изучать в школе. В итоге мы получили целое поколение, которое не знает классическую музыку, литературу, искусство вообще. В Америке люди не знают ничего о Пушкине, Достоевском, Данте... Стыдно, но они не знают даже Шекспира!.. Моя основная миссия состоит в том, чтобы бороться за возвращение классического наследия в школы. Дети должны постигать азы классического образования с ранних лет. В этом – залог нашего будущего.

– Я знаю, вы еще увлечены иностранными языками...

– Кроме английского я свободно говорю на французском, немецком, итальянском, могу объясниться по-испански, по-голландски, читаю по-русски. Увлеченность языком – как увлеченность музыкой. Я слушаю языки, запоминаю новые слова, читаю то на одном, то на другом языке... Это моя страсть!.. Недавно я встретил одного пожилого человека. Он сказал мне мудрые слова: «Главное в жизни – окружить себя людьми, которых ты любишь и которые любят тебя». Надеюсь, у меня это получилось.

Чикаго