Говорит "Наш Дом", показывает Театр у Никитских ворот

Театр Эстрады забит до отказа. В партере – узнаваемые лица: Марк Розовский, Роман Карцев, Михаил Задорнов, Эдуард Успенский, Аркадий Арканов и др. Все оживлены и ждут чуда, часть из присутствующих видели легендарный спектакль в 1968 году, остальным тоже не терпится посмотреть, как воскресает птица-феникс┘

Когда во время VI Всемирного Фестиваля Демократической молодежи и студентов были показаны спектакли зарубежных самодеятельных молодёжных театральных коллективов, руководство МГУ, желая быть в передовых, разрешило создать свой самодеятельный театр. В самодеятельности допускались (конечно, при обязательном согласовании с партийным руководством) некоторые отклонения от официальных норм. Так, Эстрадный студенческий театр при ДК МГУ был торжественно открыт 27 декабря 1958 года. Открытие «Нашего Дома» приветствовал Аркадий Райкин, который стал настоящим другом и защитником театра. Однажды он спас от закрытия спектакль, рассказав на худсовете про послевоенных коров. Изумленному собранию он пояснил, что когда возвращался в эшелоне с фронта, в Белоруссии заметил стадо коров, мычавших как резаные: их пучило молоком, доить было некому, и они со слезами на глазах лизали руки бойцам. «Вас, ребята, тоже надо доить, и немедленно», - пояснил он обалдевшей аудитории. Главной удачей начинающего коллектива явилось организаторское ядро из трёх талантливых людей, полных смелых идей и энтузиазма: врач Альберт Аксельрод, студент-журналист Марк Розовский и инженер Илья Рутберг.

Многое там случилось впервые: и первый мюзикл, и первый театр на малой сцене, и пантомима, и гротескная актерская игра. В студию пришли, для него писали, играли в его спектаклях Виктор Славкин, Григорий Горин, Аркадий Арканов, Максим Дунаевский, Аркадий Хайт┘ Там начинали Геннадий Хазанов, Александр Филиппенко, Семен Фарада, Михаил Филиппов, Людмила Петрушевская... После пражских событий, вспоминает Александр Филиппенко, «студенческий театр закрыли, нас выбросили на улицу, сказав: "В Чехословакии все со студенческих театров началось".

Прошло 50 лет.

На сцену вышел Марк Захаров:

- Люди, воспитанные в «Нашем Доме», получив изрядную дозу творчества и общения, уходили работать в театр, потому что без него уже себя не представляли. Энергетика, излучаемая в прекрасном возрасте юношеского максимализма, была вовремя и в правильном направлении использована талантливыми молодыми людьми┘

И вот началось действо - музыкальный балаган по поэме Семена Кирсанова «Сказание про царя Макса-Емельяна». Марк Розовский предупредил заранее, что спектакль не является копией или клоном того знаменитого спектакля 1968 года. Но обещал много новых импровизаций и современного юмора.

Что касается этого последнего: публика снисходительно отреагировала на Владимира, Красно солнышко, помянутого несколько раз, да на уход Кандализки. Остальные современные шутки прошли почти незаметно. Самым комичным персонажем оказался Аника-воин (Юрий Голубцов), появлявшийся под смех молодых зрителей, воспитанных на шутках Comedy Club. Цензуры теперь нет, говорить можно все, но почему-то юмор спускается все ниже, а сатира бледнеет и вянет без всякого давления.

А вот поэзия Семена Кирсанова и теперь поражает буйством фантазии, мастерством стилизации и остроумием рифм.

– Вобла, говорите?

Вот благодать!

Со-бла-говолите

Воблу подать!

- Кто кость гуся взасос сося, кто хвост леща в себя таща, посол впился в мосол лося┘

Спектакль без этих стихов оказался вполне бы привычным мюзиклом, а не «музыкальным балаганом». Жаль, что не все артисты поют (а, может, просто радиомикрофонов на всех не хватило?). Есть очень яркие персонажи: Смерть (Наталья Корецкая), Кощей (Антон Николаев), Пустынник Влас (Александр Карпов, единственный участник того, первого спектакля). Хор и кордебалет девушек Параш – совсем неплох, но уж больно отвлекал мужскую аудиторию голыми животами (что для одежды народной девушки Параши более чем странно).

Спектакль периодически прерывался выходом участников и друзей студии «Наш дом». Жванецкий прочел свежий монолог, предварив его вступлением:

- Все веселье в наше стране всегда связывалось со смертью главного руководителя. Когда умер Сталин, образовались студии, и такое веселье началось┘ В Москве – студия «Наш Дом» (Аксельрод, Рутберг, Розовский). В Ленинграде – «Весна в ЛЭТИ» (Колкер, Рыжов).

В Одессе – «Парнас-2» (Карцев, Ильченко и я).

Бывший музыкальный руководитель студии Максим Дунаевский с гордостью отметил, что в те годы явился первым сочинителем мюзикла в России, за что был чуть не исключен из консерватории. Дмитрий Кабалевский был категорически против, чтоб Дунаевский занимался чем-нибудь помимо классической музыки. Максим скрывал, что ночами пропадает в студии «Наш Дом». Непроизвольно его выдал Семен Кирсанов, поздравивший профессора с талантливым учеником, написавшим замечательную музыку к поэме про царя Макса-Емельяна.

- Я стал тем, кем стал, благодаря студии, - сказал Максим Дунаевский. - Тогда каждая строчка этого острого сатирического произведения вызывала смех и ужас, что такое возможно говорить со сцены.

Александр Филиппенко прочел басни Эрдмана, прозвучавшие, несмотря на прошедшие десятилетия (в том и сила басен как жанра!) современно и остро.

Людмила Петрушевская, учившаяся с Марком Розовским в одной школе, пришла вслед за ним в студию и счастливо там пребывала, пока он ее не «выгнал» за злостные нарушения дисциплины. На сцену театра Эстрады Петрушевская вышла в элегантной шляпе с цветами и со своим музыкальным коллективчиком:

Из зала послышался голос Розовского:

- Давай «Мурку», Люська! Это лучшая «Мурка», которую вы когда-либо слышали! Она ее сама написала!

И Петрушевская «сбацала» под бурные аплодисменты зрителей собственную «Мурку».

Марк Розовский внес грустную, сентиментальную ноту песней «Про кимелах и земелах», исполнявшейся когда-то в первом спектакле.

Затем на сцену вышли Илья Рутберг и «взрослая дочь молодого человека» - Юлия Рутберг. Илья Рутберг попросил включить свет в зале:

- Я не хочу, чтоб это богатство было скрыто. Ребята, встаньте, пожалуйста. Покажитесь! Без студии мы были бы другие. Мы не имели бы таких друзей, и наши дети были бы другими┘ А сейчас я хочу, чтоб сказала Юля.

Юлия Рутберг призналась в любви всем студийцам (и особенно Альберту Аксельроду):

- Дядя Алик был для всех мерилом справедливости и благородства. Он был тем фундаментом, на котором все держалось. Он был самым близким другом и человеком для всех, кто его окружал. Ваша студия была для всех нас как Царскосельский лицей.