Ольга Галахова
В спектакле «Савва» подвижны не только актеры, но и трактовки...
Фото Артема Приходова
Ignis Sanat – с латинского «огонь исцеляет». Это – первое, необходимое пояснение. Второе: Николай Рощин, получивший небольшое помещение на Сретенском бульваре, выбрал для открытия собственного театра пьесу Леонида Андреева, в которой драматург разом решил одержать победу и над Горьким, и над Чеховым, насытив собственной, андреевской риторикой о смерти, об очищении земли от слабых и убогих людей. Дал героя-террориста Савву, замыслившего взорвать чудотворную икону монастыря. Взрыв случается, но икону монахи монастыря выносят и спасают. Савву разъяренный народ зверски убивает, чтобы громче петь «Христос воскрес».
Пьеса насыщена уродами разных мастей – и физическими, и моральными.
«Савва – это мещанский Манфред, вульгарнейший из чертиков, самоучка-демон», – остроумно написал критик начала ХХ века Александр Кугель. Сам Андреев полагал прообразом героя Максима Горького с его страстью недоучки к ницшеанской декламации, смеси немецкого с нижегородским.
Но если герои Горького последовательны в своем бунте, то у Андреева нет такой однозначности. Мотивируя тем, что он своим творчеством не дает ответов, а только ставит вопросы, Андреев, кажется, боится разрывать и с гуманистической, христианской традицией и не достигает чеховской объективности. В итоге путается в им же созданных героях. Обманщики служители культа или святые? И да, и нет. Есть ли чудо? И да, и нет.
Такой релятивизм недопустим в вопросах веры, поскольку сомнение означает «нет».
Андреев не хочет давать оценок персонажам, но в результате не дает им развития: возможности для трактовок столь широки, что убивают само понятие трактовки, поскольку допустимы прямо противоположные объяснения поступкам. Ницшеанская декламация вязнет в драматургическом косноязычии.
Однако если режиссер берется за дело, то зритель вправе ожидать, что будет получено некое прояснение, к примеру в том, кто такой Савва – герой или антигерой, кто такой царь Ирод – святой или безумец, спятивший от горя, кто такой послушник Кондратий, Иуда, продавший Савву или прозревший христианскую истину?
Трактовать можно и так, и этак, и всё будет по Андрееву, точнее, по тексту Андреева.
Рощин в своем подвале ставит «Савву» как послушный школьник, представляя этакий детский сад русского подполья. И на удивление неизобретательно в театральном отношении идет за текстом.
Дети любят, когда что-нибудь взрывается. Взрыв ухает в подвале Рощина на славу. Сыграна даже взрывная волна, которой отбрасывает Савву и его сестру Липу. Они лежат, кажется, убитые среди щебня. Мы же созерцаем их за тюлевыми занавесками, которые почему-то решили повесить создатели в последнем акте. Эффект сработал – все вздрогнули, но вернулись в состояние равнодушного созерцания тел, изображающих, возможно, убитых, но тела оживают, чтобы опять продолжить изнуряющую дискуссию о последних вопросах, которые все равно здесь не последние и даже не предпоследние. Попугали и буде.
Пафос пророка, на который подсел Рощин, кажется просто смешным.
Не шестикрылый Серафим явился Николаю на перепутье, а желание любой ценой наносить пощечины общественному вкусу. Но для такого немудреного дела все равно необходимо что-то знать, а еще хорошо бы что-то чувствовать. К примеру, нельзя никак не относиться к словам Саввы об океане крови, через который он готов перешагнуть во имя голого человека.
Кто же здесь Савва? Похоже, просто недоучка. Революционеры часто бывали недоучками, циник, сражающийся с циниками же в лице отцов церкви и послушников. А богомолец по прозвищу царь Ирод, изнуряющий себя веригами, которые надеты на актера как пулеметная лента, – что делает тут этот ряженый? Почему вдруг между братом и сестрой возникает намек на секс? И как нам тогда относиться к прежде искренним словам Липы о любви к Создателю?
Кого-то восхищает антицерковный пафос: да, есть смешная сцена, когда на лавочке тесным рядком сидят священники – на на ногу – и фальшиво смиренные послушники, рассуждая о Боге, но сам спектакль не об этом.
О чем? Будете смеяться – ни о чем. Нет ни праведников, ни грешников – есть обманщики, нет сверхчеловека и человечества, а есть одно быдло...
Странно. Ведь никуда «не слить» океан крови, в который окунулась страна, остается судьба самого Андреева, да и Горького, которые отвернулись от ужаса царства Третьего Хама и заплатили свою дорогую цену – собственную жизнь. Можно, конечно, ставить, не беря в расчет то, что было до тебя, но тогда не стоит удивляться, что в расчет не возьмут и тебя. Тогда, господа, спокойней относитесь к тем, кто в зале не разделяет вашего пафоса... Вы же сказали, что все и всё быдло, так чего нервничать?
