Григорий Заславский На этой неделе объявлены пять финалистов ежегодной премии Союза театральных деятелей РФ «Гвоздь сезона». Поощряя столичный премьеры, из тех, что вышли в прошлом сезоне, эксперты выбрали в итоге «Бесприданницу» (Мастерская Петра Фоменко), «Конька-Горбунка» (МХТ им. А. П. Чехова), «Берег утопии» (Российский академический Молодежный театр), «Женитьбу» («Ленком»), «OFFИС» (Театр им. А. С. Пушкина). Главный победитель и обладатель «Большого хрустального гвоздя» будет 2 февраля 2009г. в Театральном центре «На Страстном».
В этой информации для нашего сюжета важен десятичасовой эпос Молодежного театра «Берег утопии»: из всех артистов (играет вся труппа, некоторые – по нескольку ролей) на «Золотую маску» выбрали двоих, причем Евгений Редько играет вроде бы не главную, второго плана роль Виссариона Белинского. Все обратили на него внимание, все вмиг включили в сонм лучших актеров поколения, стали называть не иначе, как превосходным, великолепным, etc. И выбора, можно сказать, у Алексея Бородина, худрука Молодежного театра, уже и не было - надо было ставить спектакль «на Редько». Нельзя сказать, чтобы раньше худрук держал его в тени (можно вспомнить, например, «Лоренцаччо»), но по нынешним законам рынка, да и по обыкновенным законам театра игнорировать такой успех было бы неразумно. И вот, совсем скоро Редько сыграет Эгля в «Алых парусах», а пока – на открытие года Гоголя – актер сыграл в моноспектакле «Портрет». На большой сцене.
Да, когда спектакль еще только анонсировали, складывалось впечатление, что для такого эксперимента (в жанре фантазии для драматического артиста, гобоя и оркестра) выберут площадку небольшую, где виден будет каждый оттенок взгляда, а слышен – не только звук, но даже дыхание музыканта (не знаю, как для Персела и Штрауса, – для Мартынова и Бакши, конечно, одинаково ценны и ноты, и шорохи, а они-то в Гоголе знают толк, хотя разговор не о них, Мартынов и Бакши не участвовали в этом проекте). Но – нет, играют на большой сцене, где во всю сцену художник Станислав Бенедиктов выложил углом золоченую раму, где-то в воздухе повисает еще один ее фрагмент. Рама есть. Есть история. И подходящий герой.
Можно было бы и про юбилей вспомнить: мол, подоспел юбилей, 200 лет со дня рождения Гоголя... Но и тут у Бородина – оправдание, логика выбора: у Белинского к Гоголю был, как известно, свой, особый счет, споры-размолвки, пришло время свести концы с концами... Фантазии гобоя и оркестра исполняют в «Портрете» Алексей Уткин и руководимый им ансамбль солистов «Эрмитаж» (вероятно, трудность собрать всех вместе заставляет теперь ставить спектакль в афишу не чаще одного раза в месяц).
Сразу приходят на память спектакли, в которых «часть смысла» ложилась на плечи музыкантов. Один из самых известных и памятных – «Шум времени» о Шостаковиче, где вместе с английскими актерами театра Комплисите играл знаменитый американский Эмерсон-квартет. Более близкий нам случай – Сергей Летов, который буквально шел по пятам Раскольникова в «Празднике топора», в спектакле Михаила Мокеева. Можно также вспомнить соучастие Татьяны Гринденко и ее солистов в работах «Школы драматического искусства», хотя там музыканты держались обособленно, то есть как раз сходно с тем, как несколько сторонятся, не тянут одеяло на себя солисты «Эрмитажа». И сам Уткин – это видно – готов вести диалог с героем «Портрета», соглашаясь с его аргументами, иллюстрируя или даже больше – будоража в нем внутреннее смятение, – но в спектакле ему определено другое место. Своё – у драматического артиста Редько, своё, отдельное – у гобоя и оркестра. Без пересечений и взаимопроникновений.
Сразу же на ум приходят слова, которые произносит не у Гоголя, у Достоевского: что, мол, у русских, если два уважающих друг друга человека сойдутся вместе, то целых полчаса никак не могут найти темы для разговора, коченеют друг перед другом, сидят и взаимно конфузятся... Нечто подобное случилось и на сцене РАМТа: некая стеснительность мешает решительно смешать «коней, людей, стрелы», чтобы возник между ними сюжет, сцепление какое-то, – пока одно иллюстрирует другое, повторяя, но не углубляя сюжет. И Редько хорошо рассказывает, и Уткин и его музыканты – хорошо играют, довольно точно выбирая материал – по состоянию героя. Но в каком-то идеальном театральном пространстве (как, например, у Гёббельса) возможно ведь и взаимозаменяемость, когда один берет на себя функцию другого, и нота продлевает и усугубляет боль героя-художника, или же – умножает мистические ужасы еврея-ростовщика, который мстит с портрета, мертвый мстит, подобно Панночке, которая довершает свою месть, восставая из гроба...
Как-то неловко указывать уважаемому режиссеру на такие вроде бы очевидные недостатки. Неловко, с одной стороны. Обидно – с другой, поскольку нет сомнений в том, что Бородину интересно было достичь этой сверхреальной картины, которая только и могла возникнуть на пересечении двух реальностей – актерского исполнения и музыки, слово, история и звук, мелодия должны были наверняка дать «картинку», которая наверняка самого Гоголя заставила поёжиться от страха. Но – не вышло. Редько играет чрезвычайно эмоционально, безо всякой экономии растрачивая свой романтический темперамент, даже так, что жестикуляции, активного размахивания руками становится вдруг слишком много даже для большой сцены. Всё вроде бы кстати: и пюпитры, которые по воле художника сделаны в форме картинных рамок, в овале и в квадрате, и этот обломок рамы, который актер едва ворочает на сцене (такая и безо всякого ростовщика способна погубить, хватит и одного неловкого жеста...), ну и романтический пыл художника, который готов быть талантом искренним и неподкупным, а покупается случайно, но уж сразу и без остатка... Взгляд буквально искрит, на скуку нет никакой надежды, но и смысла – какого-то нового, особого – тоже нет. Поскольку речь – об отношениях капиталистических, кстати будет упоминание о добавленной стоимости.
В данном случае все остаются при своих - Бородин, Редько, Гоголь, его «Портрет», в свое время невысоко оцененный Белинским (как целое). А в искусстве, как пожалуй, нигде больше, прибыль не так важна, как добавленная стоимость.
