Соколы кружат в подвале

Театр.doc в своем подвальчике в Трехпрудном переулке продолжает гнуть свою линию: ставить в эстетике бедного театра пьесы, оскорбляющие гламурный вектор эпохи. Пьеса «Соколы» Валерия Печейкина, открытая на читке фестиваля в Любимовке, теперь дошла до формата спектакля.

Пьеса драматургом названа так по фамилии семьи Соколовых, в квартире которых и разворачивается драма. Правда, автор настаивает на дополнительном смысле собственного названия, утверждая, что его герои ≈ полубоги, поскольку люди на такое не способны. Бог Ра у древних египтян изображался с головой сокола, ≈ объясняет Печейкин. Однако помимо этих очевидных и неочевидных этимологических смыслов есть еще много чего, что приходит на ум: и «Сокол мой ясный» из русского фольклора, и сталинские соколы ≈ советские авиаторы. И советские пароли типа «Сокол, Сокол, я Орёл» из советских же анекдотов с ответом «Никакой ты не Сокол». Ирония из недавнего советского прошлого, кстати, более всего соответствует названию. В этой пьесе действуют соколы-вырожденцы. И хотя автору важно обозначить связь с Древним Египтом, т.е. с языческим, дохристианским сознанием, действие пьесы, характеры у молодого драматурга разворачиваются в типе пространства, свойственного героям Людмилы Петрушевской, и новые обобщения не выходят на философско-религиозный уровень. Скорее драматург, идя путём Петрушевской, привносит своё, и это своё ≈ мощный натурализм, проблема пола, самоидентификации подростком Денисом себя в этой жизни, теряющей для него смысл. С героями Петрушевской молодого автора связывает то, что и его персонажи, семья Соколовых, пребывает в перманентной ненависти друг к другу. Но накал этой ненависти, недочеловеческое выплескивается в них через крайние состояния, когда бабку мать Соколовой, вроде бы взятую из гуманности в дом, превращают в объект устойчивого издевательства, когда подросток Денис, не выдерживая органического садизма, обливает себя кипятком на глазах семьи. Тут не ограничиваются психологическим истязанием друг друга ≈ тут уже требуется надругательство физического порядка.

Спектакль поставлен молодым режиссером Еленой Рейс, которая отнеслась к тексту как к утверждению в правах гиперреалистического театра. В разговоре после спектакля Елена сказала, что они как бы подглядывали в замочную скважину за семьей Соколовых. Вот тебе в центре стол, за которым собирается семейство, в углу обозначен сортир. На воображаемое очко садится Ксюша с журналом в руках, садится, так сказать, прилюдно. Забегает по нужде и гроза семейства Соколов (Андрей Курносов).

Режиссер точно находит узнаваемые типажи, как подросток Денис (Егор Атаманцев), мать Соколова Татьяна Владимирова ( актриса Театра «Et cetera» п/р А.Калягина), сестра Ксюша – Надежда Ширяева. Есть сцены, которые бьют по нервам без какого-либо снисхождения, что хочется зажмуриться, не видеть и не слышать всего этого ужаса, когда, к примеру, Соколова стрижет ногти бабке (Дмитриий Уросов).

Тут уж дочь отрывается на старухе-матери по полной программе, припоминая все нанесённые обиды, оскорбления детства и юности. Бабка воспитала достойную себе смену. Её дочь, кажется, бабуле отхватывает ножницами вместе с ногтями пальцы. Наконец-то пришла пора отыграться за всю свою жизнь. Настал момент истины! И на нашей улице праздник!

Однако эти нравы «Растеряевой улицы» зачастую подаются актёрами как эксцентрика. В физиологический очерк вносится дух гротескного наблюдения, и многие сцены идут под хохот зала, иногда уместного, а иногда и нет. Когда возникает в спектакле установка на смех, то возникают и вопросы, порой принципиального характера. В частности, почему в гиперреалистической постановке две женские роли играют мужчины ≈ бабку и соседку? Такая условность сближает с капустником, если эстетически не мотивирована режиссером. Увлекаясь наблюдением над типажами, азартно, с куражом копируя действительность, промахивается, на этом пути, на мой взгляд, существенное в ролях, в осознании процесса развития характера.

К примеру, после того как соседский отморозок Алишер (Денис Ясик) в слишком эксцентричной технике, достойной comedy club, развернет чёрную поэму о случайности зачатия со словами «кусочек нежной кончинки», «твои сперматозоиды могли бы смыть в унитаз», «ментсруация» и т.п, подросток падает в обморок. Однако ничего в его поведении не меняется, когда Денис возвращается в жизнь. Что его заставляет опрокинуть на себя чан с кипящим бельём, свариться заживо? Стихийное ли чувство, или же осмысленный уход, ≈ вопрос, который остаётся пока без ответа.