Дарья Курдюкова
Геометрия форм как зримое воплощение упорядоченной жизни советского человека.
Фото Виктора Мордвинцева (НГ-фото)
Экспозиция «Дом Наркомфина и его значение» – проект, связанный с реконструкцией прошлого, с печальным настоящим данного памятника и с возможным светлым будущим (к которому, собственно, и устремлялась изо всех сил эта архитектура тогда, в 1928–1930 годах).
Проблема, поставленная в известном мультфильме и известным же образом там разрешившаяся, увы, слишком часто решается совсем иначе, когда речь идет, например, о столичном архитектурном наследии. Что говорить, о «Москве, которой нет», пишут книги┘ А даже та, что вроде бы есть (строящиеся Военторг, гостиница «Москва») – в том-то и дело, что уже не «та», а новодел.
Авангард в изобразительном искусстве (будь то живопись «Бубнового валета», будь то новаторские снимки Родченко с их эстетикой геометризма и сложных ракурсов) уже более чем признан. Он хорошо продается, а выставки хорошо посещаются. Тот же авангард архитектурный (назвать ли его конструктивизмом, функционализмом или рационализмом) пока таким спросом похвастаться не может. В Москве есть два важнейших (к счастью, всего их пока больше, но важнейших два) памятника той эпохи, которые знают и ценят специалисты во всем мире, а мы┘ Не ценим┘ Не любим┘ Не доходят руки┘ Результат от этого не меняется. Так было долгое время, сегодня ситуация, кажется, проясняется. Речь о Доме Мельникова в Кривоарбатском переулке и о Доме Наркомфина на Новинском бульваре, построенном Моисеем Гинзбургом и Игнатием Милинисом. Первый ждет своей участи: половина принадлежит наследникам, которые между собой не могут договориться; второй – сенатору и организатору фонда «Русский авангард» Сергею Гордееву (купившему также мельниковский клуб «Буревестник»). В перспективе (не очень ясно, насколько удаленной) хотят сделать музей.
С Домом Наркомфина дело обстоит несколько иначе. Это один из самых ярких образцов строительства именно коммунального типа в Москве. Эстетика нового, постреволюционного советского существования – и порыв к обобществлению, к рационализации жизненного пространства. Отсюда геометрия форм (как зримое воплощение упорядоченной жизни) – например, ленточные ряды окон или сама форма дома-корабля. Отсюда архитектура, соответствующая новому регламенту жизни, рассчитанной до минуты (на выставке об этом тоже сказано), разложенной «по полочкам». Так, помимо жилого корпуса для дома-коммуны, ставшего потом Домом Наркомфина, был запланирован коммунальный центр (со столовой); детские помещения и служебный корпус с прачечной. При строительстве план претерпел некоторые изменения, и тем не менее┘
На выставке в Музее архитектуры собраны чертежи Гинзбурга – не только Дом Наркомфина с жилой ячейкой для отдельной семьи (которая, в свою очередь, – ячейка нового общества), с подробными планами, но и другие проекты (например, Дворца съездов в Кремле – огромное куполообразное сооружение должно было возвышаться среди кремлевских стен). Они молча поют хвалу изобретателю. Отдельный раздел – фотографии дома и фотоснимки, рассказывающие о советском быте (сюжет про первую бытовую коммуну в Ленинграде из «Совкиножурнала» за 1930 год). И, наконец, макет дома. Люди приходят, спрашивают адрес памятника. Это хорошо – замысел работает.
Зданию может повезти. Учрежден «Благотворительный фонд Наркомфин», который взялся за восстановление памятника. Пока – в проекте. Плачевное состояние дома (туда, кстати, даже экскурсии водят – можно убедиться) определяется прежде всего изношенностью материала (камышита), откуда ползут всякие неприятности по стенам. Но каркас, как говорят, удивительно прочный. Фонд выкупил две трети квартир из частного сектора и ведет переговоры относительно оставшегося. Решено, что оптимальный вариант по сохранению здания – превратить его в бутик-отель, где каждый сможет пожить в предельно рационально сконструированном пространстве (к тому же с зимним садом на крыше). Кроме того, в доме планируется оставить и музейную часть – те самые коммунальные ячейки (для которых, говорят, в этом доме даже найдена плита 20-х годов). Наконец, во главе угла стоит проект научной реставрации, автор которого – внук архитектора Алексей Гинзбург, что является определенным залогом бережного отношения к архитектуре. Вся программа, оцениваемая приблизительно в 60 млн. долл., рассчитана на десять лет (разумеется, с неизбежными поправками). Одна из серьезных сложностей – при некотором все же присутствии памятников полное отсутствие опыта по реализации подобных замыслов. И здесь, как и во времена строительства, важен немецкий опыт Баухауза – на этот раз не строительства, а реставрации.
Что ж, значение памятника оценено, выводы сделаны, начали предпринимать какие-то действия. Будем надеяться, что проект не станет утопией.
