Царь Игорь Федорович

Музыканты из Мариинского театра продолжают проявлять чудеса выдержки и терпения. Так называемые «паузы» в московской программе Пасхального фестиваля для музыкантов оказываются более чем заполненными. Так, за прошедшую между концертами неделю с хвостиком Валерий Гергиев дирижировал тетралогией Вагнера «Кольцо Нибелунга», по возвращении оркестр играл дневную благотворительную программу в Московском университете, а затем вечерний концерт в консерватории, который закончился после одиннадцати вечера. Заметим, что музыканты, которых за час до концерта можно было наблюдать на служебном входе в консерваторию в крайне усталом состоянии, проявили чудеса собранности: несмотря на вымученность от концертов и перелетов, на сцене они преображаются (или это чудеса маскировки?), в итоге все-таки они выдают вполне качественный результат.

К тому же и программа концерта была непомерно огромной. Отдельные дирижеры, особенно если учесть, что концерт начался в восемь вечера, ограничились бы только оперой-ораторией «Царь Эдип», но не Валерий Гергиев. Его страстное желание наполнить фестиваль музыкой Игоря Стравинского берет верх, и первое отделение концерта было не менее насыщенно, чем второе: два опуса для фортепиано и оркестра обрамляли кантату «Звездоликий», выглядевшую, правда, в этой компании чем-то чужеродным. Пианист Александр Торадзе уже знаком нам по прошлым Пасхальным фестивалям. Кстати, несколько лет назад он как раз играл Концерт для фортепиано и духовых инструментов Стравинского, прозвучавший и на этот раз в паре с «Каприччио» для фортепиано и оркестра. Барочные образы и формы первого опуса, пожалуй, удались Торадзе и Гергиеву лучше, чем контрастная характерность «Каприччио», прозвучавшего несколько прямолинейно и недостаточно выразительно. Особый интерес в этой программе представляла миниатюрная (по сравнению с фортепианными концертами) кантата «Звездоликий» – раннее и редко исполняемое сочинение Стравинского на текст Бальмонта. Тонкая мистическая зарисовка с «вкусными» гармониями и изысканной оркестровкой произвела бы куда более благоприятное впечатление, если бы хор более внятно произносил текст, ведь именно поэзия Бальмонта определила характер музыки.

«Царь Эдип» в исполнении Мариинского театра был, как всегда, практически безупречен (если опустить некоторые неровности солистов). Как требует того жанр музыкальный (в концертной версии скорее оратория, чем опера) и поэтический (древнегреческая трагедия), перед слушателями разворачивалось скорее отстраненное повествование, чем сверхэмоциональная картина о кровосмешении и убийстве, как это часто бывает в интерпретации других дирижеров.