Освежили отношения

Валентин Гафт заставляет весь зал проникнуться его грустью-печалью. Сцена из спектакля «Заяц. Love story».
Фото Сергея Петрова

Николай Коляда написал пьесу «Старая зайчиха». Написал чуть ли не по заказу театра, хотя имена исполнителей – Нины Дорошиной и Валентина Гафта – возникли уже после того, как была написана пьеса. Галина Волчек, когда-то открывшая Коляду, первая в Москве поставившая его «Мурлин Мурло» (дело было в конце 80-х), поставила его новую комедию на большой сцене «Современника».

Премьера называется – «Заяц. Love story». И комедией ее можно назвать с большой натяжкой, впрочем, как и все прочие комедии Коляды, – в них смех и безысходная грусть, как это случается с химическими растворами, находятся во взвешенном состоянии.

Два героя, Она и Он, когда-то были актерами, мужем и женой, скитались по провинциальным театрам. Теперь Она (Нина Дорошина) живет в столице, зарабатывает на жизнь ведением свадеб и прочих торжеств, а Он (Валентин Гафт) – отвечает за звук и свет в ДК где-то на Севере.

Такая вот невеселая история про старых людей, у которых все в прошлом, а самое большое счастье их жизни – детская сказка про зайку-зазнайку, сочинение Сергея Владимировича Михалкова (к слову, она сегодня идет в Москве в театре «Модернъ»). Он играл зайца, она – старую зайчиху. И было это очень-очень давно.

История про стариков подразумевает сентиментальность. Герои-актеры, наоборот, не дают заскучать, сыплют прибаутками и разными замечательными словечками, на которые Коляда мастер. Вся их жизнь – это роли, их разговоры состоят из цитат. Сами понимают, что играют «знакомую» пьесу про два одиночества, не хотят играть и все равно продолжают. Между прочим, раз или два Гафт начинает читать куски эпиграмм собственного сочинения┘

Вообще, можно сказать, что Гафт не играет. Он то просто сидит, то вдруг просто встает: встает – как Гафт, сидит – как Гафт. И, ничего специально не делая, добивается какого-то всепоглощающего восхищения и любви. Закрывает глаза, будто лошадь какая, мотает головой с остатками седых волос, и весь зал проникается его настроением, его грустью-печалью и любит его только за то, что он есть и что вышел на сцену. И, конечно, сочувствует одиночеству его героя.

Такой вот редкий талант!

Не история – анекдот. Провинциальный (однажды Коляда, а может, Волчек отмечают сходство новой истории с той, что описана Вампиловым, – когда герой, перед тем, как уйти, оставляет на столике пачку денег). «И не то чтобы роль, – так, вставной эпизод», – как написано в стихах у Бунимовича. Но Коляда этот маленький эпизод и этих маленьких – даже не маленьких, а совсем уже крохотных, малюсеньких – человечков выводит вперед, подталкивает, подставляет к ним увеличительное стекло на манер того, как когда-то «добирали» недостающий объем первые телевизионные приемники, и дает им слово. Вернее, снова не просто дает, поскольку их речи – тихи, неразличимы, как невидны, незаметны их жизнь и существование с наших столичных высот – национальных проектов и растущего размера Стабфонда┘

Вот это все материализуется в игре Дорошиной и Гафта. И Коляда, сам когда-то актер (а сегодня еще и режиссер, и руководитель маленького театра, живущего на гонорары от пьес), который знает про актерскую жизнь все – как говорится, от А до Я, сердобольничает и сострадает. Нетрудно вообразить (никакого преувеличения!), как он сам обливался слезами над собственным вымыслом и над несчастной судьбой бедных своих героев, счастье которых не случилось. Не хватило им счастья.

В спектакле «на двоих», особенно, конечно, когда эти двое – Гафт и Дорошина, смешно искать, кто играет лучше, кто в тот или другой момент выходит вперед. Они и не рвут друг у друга аплодисменты, не педалируют реплики, способные вызвать смех. Важнее паузы, порой длинные, в другом месте и с другими артистами просто невообразимые, но их мастерства и, пожалуй, актерской отваги (не опыта, опыт тут ни при чем!) хватает, чтобы в паузах зал электризовала тишина. И Гафт, и Дорошина – из тех последних или, бог даст, предпоследних актеров, которые умеют на сцене молчать, и их молчание может быть содержательней слов и, порой кажется, может длиться и длиться.

Надо сказать еще, что в начале спектакля Дорошина поражает хорошей спортивной формой. Вероятно, с легкой руки Татьяны Тарасовой, которая отвечает в спектакле за пластику, она двигалась по сцене, как наши чемпионы по льду. Жаль, что не сбудутся слова, которые в исступлении произносит ее героиня: «Мы не одуванчики, мы – бессмертники, бессмертники!»