Екатерина Барабаш
Недавно на этом пепелище висел лист с портретом Тарковского и обещанием, что здесь все-таки будет его музей. Теперь и этого листка нет.
Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)
...Когда уходит великий художник, от него остаются не только его картины, стихи, книги, фильмы. Должен остаться его Дом. Дом, в котором он жил, дом, в который можно прийти и поиграть в вечно живых, дом, в котором можно, закрыв глаза, представить себе запахи того времени, когда здесь жил Художник. Так рождается и сохраняется память. Когда-то в Москве, в 1-м Щипковском переулке, стоял добротный дом с бревенчатым вторым этажом. Типично замоскворецкий дом, похожий на сотни других, если бы не одно «но»: в этом доме прошли тридцать лет жизни Андрея Тарковского. Завтра Андрею Арсеньевичу исполнилось бы 75.
...Когда уходит великий художник, можно говорить ему вслед много хороших слов. И, наверное, даже нужно. Хотя лучше бы их дождаться при жизни. Тарковский дождался признания профессионалов и «тех, кто понимает», а для славы под гром фанфар он был не создан. В тот момент, когда Венецианский кинофестиваль рукоплескал его картине «Иваново детство», в Москве чиновники запихивали пленку подальше от глаз человеческих.
...Когда уходит великий художник, принято ставить ему памятники. Андрею Тарковскому поставили бюст перед музеем «Дом Бургановых», повесили две мемориальные доски – нет-нет, не в России – во Флоренции и в Париже. Есть еще небольшой памятник на могиле, символизирующий Голгофу, на Сен-Женевьев-де-Буа рядом с последним его «произведением» – крестом, сделанным по эскизу Тарковского. На памятнике том – надпись: «Человек, который увидел ангела». Занятные дела творятся в нашей стране: ломаются копья вокруг памятника Дзержинскому – возвращать на место или не возвращать, собачатся коммунисты с некоммунистами – хоронить Ленина или не хоронить, ставят памятник Чижику-пыжику и Джавахарлалу Неру, спорят о целесообразности установки памятника героям фильма «Мимино»... А памятника одному из величайших отечественных режиссеров не только нет, но и не предвидится. Ну да, конечно – он не был любимцем миллионов, как Мимино и Дзержинский. Он снимал кино не для мультиплексов, о существовании которых узнал, только уехав из СССР. Не хохотали и не пускали слезу от его фильмов страны и континенты, а просто плакали и думали сотни. Или тысячи. А это ведь так мало в масштабах человечества, правда? Наверное, за одну только сцену из «Зеркала», где военрук бросается спасать мальчишку от учебной гранаты, Тарковскому можно было поставить памятник. Над этой сценой плакали суровые фронтовики, случайно зашедшие на фильм и не досидевшие до конца – скучновато показалось; плакали мальчишки переходного возраста, которым все по барабану и которые тоже не досидели «Зеркало» до конца; тайком плакали чиновники, которым было велено «не пущать».
...Когда уходит великий художник, остается пустота. Это только говорят: «Свято место пусто не бывает». Еще как бывает. Особенно это ранит, когда его дом сносят за одну ночь. Вечером шли люди с работы – дом стоял. Утром шли на работу – дома уже не было. С 1986 года Кинофонд, а потом и Музей кино, который был введен в право пользования участком, бились-бились, чтобы в доме по 1-му Щипковскому переулку был музей Тарковского. Да только сами разбились. Битва кончилась тем, что здание передали в долгосрочную аренду некоему ООО со словом «коммунальный» в названии. Что тут скажешь? Нули они и есть нули. «Кому на...?» Вкладывать деньги в реставрацию здания – да ну его в болото, лучше снести. Обязуемся, впрочем, выделить 78 квадратных метров из будущего стекложелезобетонного уродца под мемориальную площадь Андрея Арсеньевича Тарковского. А обещали поначалу домик отреставрировать. Наивная душа, хоть и король всех наших мультяшек, Юрий Борисович Норштейн одну из своих премий – 10 тыс. долл. отдал на укрепление фундамента. Вроде как собственными руками, получается, зарыл в землю в прямом смысле слова. Пока он волчонков да ежиков рисовал, волчары хозяевами стали.
...Когда уходит великий художник, начинаешь думать: а что бы он делал сейчас? Страшно подумать, что бы делал Андрей Тарковский, доживи до сегодняшнего дня. Он, так нервно, болезненно, трепетно и трагически воспринимавший действительность... Так жаль, что он прожил так мало. Так – прости Господи – хорошо, что не дожил до своего 75-летия. Плохо было бы ему, еще хуже, чем в советские времена. Он не смог бы отстоять свой дом, как не смог, не успел отстоять свое право художника творить на родине то, что велят душа и талант...
