Горе от ума

Автор спектакля Джон Ноймайер много лет руководит Гамбургским балетом. «Чайка» – спектакль относительно новый, премьера в Германии состоялась в 2002 году. Действие чеховской пьесы перенесено в балетный мир: Аркадина – прима-балерина, Тригорин – хореограф, Нина – начинающая танцовщица, Треплев – балетный «декадент», ищущий «новые формы». Ноймайер (не только хореограф, но и сценограф балета) тщательно готовился к постановке. Задник балета Треплева – копия с эскиза Малевича; позы и костюмы Аркадиной взяты со снимков Анны Павловой и Матильды Кшесинской; декорации похожи на пейзаж Левитана, а музыкальный микст сложен из партитур Чайковского, Скрябина, Шостаковича и современного композитора Эвелин Гленни.

Эта «Чайка» – размышление о том, что делает с людьми житейский опыт. Вначале мечтающий Треплев, весь в белом, выходит на сцену при непогашенном свете, садится на пол и складывает бумажную птицу. Следом появится Нина, тоже в белом, невинная и неопытная. Следует дуэт существ, похожих на чайку, таких же легких и светлых. Вслед за Чеховым Ноймайер нащупывает поэзию жизни в гуще прозы, вводя большой эпизод, которого нет в пьесе, – «Нина в Москве». Заречная работает в мюзик-холле, где чересчур много страусовых перьев и наклеенных на лицо улыбок. Это «искусство» сменяется другой фальшивой «красотищей» – балетом Тригорина «Смерть Чайки» с императорской балериной Аркадиной в главной роли. (Татьяна Чернобровкина, прима Музыкального театра, сделала ее прелестным и эгоистичным мотыльком.) Опус Треплева, балет «Душа чайки», сделан в пику ненавистному «старью»: на месте гармонии – дискретные линии, вместо идеала – экзистенциальная тоска.

Половина человеческих конфликтов происходит из-за разного наполнения фразы «это и есть настоящее искусство», а вторая половина – тщательно разработанные любовные несовпадения. Дуэты героев построены на эротическом притяжении-отталкивании, но в каждом хореограф находит новые нюансы темы. Аркадина, брошенная Тригориным ради Нины, по-иному ластится к своему идолу, чем льнет к Треплеву Маша, влюбленная в человека, ее не замечающего. Треплев (в проникновенном исполнении молодого – третий год в театре – Дмитрия Хамзина) похож не на обиженного судьбой творца, а на ребенка, обделенного материнским вниманием.

Труппа Музыкального театра, получив в разработку непривычный танцевальный материал, осмыслила его по-своему, изменив восприятие балета. В Гамбурге лучше работают ногами и точнее координируют позы в сложной ноймайеровской хореографии. А наши артисты придали распахнутый московский характер рациональным выкладкам постановщика, столь же рационально (с точки зрения российских понятий об эмоциях) исполненным его труппой. На премьере присутствовали многие из тех, кто видел «Чайку» в оригинале. В тот вечер реплику «в Гамбурге было скучно смотреть, а в Москве – нет» обозревателю «НГ» пришлось выслушать неоднократно. И вот почему.

Постановщик так жаждет применить обширные знания и недюжинный интеллект, что литературовед в нем то и дело перевешивает интуицию художника. И наступает момент, когда в балете кончается смысл и начинается (страшно сказать такое про признанного мастера!) разжевывание смысла. Как если бы вы спросили у прохожего, который час, а он в ответ подробно разъяснил устройство часового механизма.

Ноймайер слишком много исследует Чехова и слишком мало его переживает. Для публики это оборачивается длиннотами, «ложными финалами» некоторых эпизодов (уже все понятно, а танец не кончается) и ощущением педантизма автора. Рассудочность подхода, видимо, соответствует эстетическому кредо Ноймайера, и, разумеется, он имеет право на свое видение. Но чрезмерный интеллектуализм в искусстве Чехов не любил. Наверно, о чем-то таком Антон Павлович и размышлял, когда говорил про Ибсена. Хороший драматург, сказал Чехов, только пошлости ему не хватает.