Григорий Заславский
Евгений Миронов привык относиться к работе серьезно, поэтому вряд ли ему должна нравиться постановка Серебренникова. Сцена из спектакля «Figaro».
Фото Бориса Бабанова (НГ-фото)
Неподалеку от начала спектакля Евгений Миронов – Фигаро устами своего героя, хотя и недвусмысленно обращая эту реплику в зал, замечает, что, мол, пока еще всё сыро, но спустя время будет лучше, много лучше┘ В приложении к данному спектаклю, ознаменовавшему рождение Театральной компании Евгения Миронова, это утверждение вызывает большие сомнения: с чего бы ему стать лучше? Мышцы, как известно, растут на кости, а, по словам героя одной шекспировской пьесы, из ничего и выйдет ничего. Выдающиеся, замечательные, профессиональные, начинающие, но также и – судя по данному представлению – никакие актеры стараются, каждый в меру своих сил. Но на философскую комедию Бомарше их стараний недостает. Так, средней руки капустник. С претензиями. Претензии удручают.
В газетном интервью накануне премьеры режиссер спектакля Кирилл Серебренников рассказал, как пришла им с Мироновым в голову мысль поставить «Женитьбу Фигаро». И называет два аргумента в пользу этого доброго дела: первое – это текст, который он называет прекрасным и важным для русского театра, второе – счастливая возможность сделать независимый проект, в который режиссер волен приглашать самых желанных артистов, а не обслуживать интересы труппы. Именно так и сказал Серебренников, вероятно, вконец измученный обслуживанием интересов трупп МХТ имени Чехова и «Современника»...
Вообще и интервью, и события последних недель мешают отнестись к случившемуся на сцене Театра имени Моссовета как к обыкновенной творческой неудаче. Против воли начинаешь с ужасом думать: неужели теперь на сцене Театра Наций, подаренного, как Крым Украине, Евгению Миронову, будет торжествовать подобная вампука? А что если Серебренников станет там главным, когда у Миронова появится много других забот? И каждый новый спектакль будет сопровождаться громогласными заявлениями, манифестами, а результат┘ Боже сохрани!..
В «Figaro┘» – ровно девять актеров. И ни одной сделанной роли. Вот и вся независимость. В театре, даже таком репертуарном, как МХТ им. Чехова, все равно есть что-то вроде ОТК. В «Современнике», известно, премьеру «Антония&Клеопатры» и вовсе отложили с весны на осень. Какие-то чудом сохранившиеся механизмы крутятся и мешают полработы или даже беглые наброски выдать за готовый продукт. Независимые проекты такого контроля начисто лишены, потому-то так презрительно в среде профессионалов относятся сегодня в России к антрепризе. Можно все, а ответственности никакой. Публике нравится.
«Figaro┘» публике нравится, но отчасти: в антракте гардеробщицам пришлось поработать – желающих покинуть этот «праздник жизни» оказалось немало.
А чему радоваться? Грубая игра Авангарда Леонтьева и Лии Ахеджаковой. Несколько тоньше – у Виталия Хаева и Елены Морозовой, но принцип игры – тот же самый. Самое занятное (с культурологической точки зрения), что этот самый принцип позаимствован у тех, к кому наши театральные интеллектуалы публично относятся с чрезвычайным высокомерием, – у героев «Аншлага» и «Кривого зеркала», которых принято ругать и винить во всех тяжких. Почему же мы «списки» должны предпочесть оригиналам?
К примеру, Ахеджакова–Марселина через паузу, с чувством и расстановкой выдает: «Мужики!.. Вы! Неблагодарные! Животные!!» – аплодисменты. Минуту спустя – о доле женщины: «Либо! Кухня!! Либо! Панель!!» – аплодисменты. Ну, а Леонтьев–Бартоло на все это реагирует бешеной жестикуляцией и таращит глаза.
Декорация Николая Симонова кажется взятой из подбора. В данном случае «брали» одновременно как то, что было опробовано этим же художником в недавнем прошлом (скажем, композиция почти буквально воспроизводит пространство недавнего мхатовского «Леса»), так и предметы общего пользования – из авангардного набора 80–90-х годов: люминесцентные лампы, кресло и торшер из 70-х годов прошлого века соседствуют с портпледом «Pal Zileri». Еще больше «общеупотребимого» – в режиссуре.
Может ли это нравиться Евгению Миронову, который до сих пор чрезвычайно серьезно относился к каждому своему выходу на сцену, каждому появлению в кино? Хочется думать, нет. Ведь у Бомарше философские максимы естественно соседствуют с фривольностью и вольностью в чистом виде. В спектакле Серебренникова все это тонет в, если угодно, режиссерском мусоре.
Справедливости ради: в роли Фигаро, правда, имеется несколько удачных вкраплений. Тут кое-что становится понятно и об актерах. И в эти минуты приходится пожалеть об упущенных возможностях.
