Сорокин, подернутый Булгаковым

Владимир Сорокин попытался своим «Льдом» согреть сердца венгерских зрителей. Фото Александра Шалгина (НГ-фото).

Будапештский «Театр мелового круга» поставил «Лед» Владимира Сорокина. Театр основан Арпадом Шиллингом и москвичам известен по его спектаклям – «Чайке» и «Черной стране». «Лед» поставлен киношником Корнелем Мундруцо. Тот, кто видел «Чайку», не удивится, услышав, что актеры «Мелового круга» умеют с убийственным хладнокровием препарировать будни; тот, кто видел «Черную страну», знают, что и ненормативная лексика, и обнаженка будут им по плечу. Что добавил режиссер – это нечто вроде расхожей «булгаковщины», или, точнее, «воландовщины».

Пройдя через контроль, зрители обнаруживают, что зал центра современного искусства «Трафо» вывернут наизнанку и к своим местам нужно пробираться а) под двусмысленными взглядами двух блондинов в белых халатах, б) через кухню в одной явно очень нехорошей квартире, где подозрительное общество играет в карты. Когда зрители угомонятся, оно, это общество, еще поиграет-поиграет, а потом кто-то с кем-то перемигнется, и завалят одного парня на стол, из холодильника достанут ледяной молоточек, и довольно по-клоунски «простучат» на наличие живого сердца. Затем парня потащат в соседнюю комнату, а компания, как бы через стену, будет молча наблюдать за его посвящением в сердечное братство пробудившихся от ледяного молота людей. А когда парень задумает позвонить домой – уверив, что подсунутый ему мобильник настоящий, а не воображаемый, – то в кухонной компании сразу найдутся те, кто сыграет роли его отца и матери. Все уже давно не то, чем кажется, а лишь гаерское обличие некой исподволь назревающей великой перемены.

Каковая и происходит во втором действии. Возвращающимся в зал зрителям теперь предложено осесть в кухне или в прилегающей к ней комнате; раньше они были безликой массой, наблюдающей многообразные маски обыденности, теперь они из этой обыденности будут взирать на тех, кто отринул все и всяческие маски и возвысился до особой формы безликости – духовного братства. Место жалкой драмы заняла величественная оратория; ее участники разбросаны среди поднимающихся вверх рядов одинаковых зеленых елочек. Картинка очень красивая. Текст – монолог старушки Храм, основательницы российского братства света – подхвачен ее братьями и сестрами. Елочки, кроме понятного символа величественной природной безликости, напоминают и о полете Храм над сибирскими просторами, к Тунгусскому метеориту, который, согласно сорокинскому мифу, и явился источником чудодейственного льда. Текст, однако, сильно подсокращен, причем так, чтобы звучать одним долгим, беспрерывным крещендо. Чтобы не возникало сомнений, вступает мотив «нашествия» из 7-й Симфонии Шостаковича. Все ясно – зародившееся в недрах фашизма, без труда переселившееся в недра сталинизма, с успехом находящее свои пути в недрах реального социализма, братство света – всего лишь еще одна форма тоталитаризма. И пусть фашизму, сталинизму и реальному социализму она противостоит, одновременно на них паразитируя, суть – все та же. В конце актерам приходится перекрикивать и музыку, и нечеловеческий гул, похожий на гул самолета, но долженствующий символизировать стук возведенного в культ, затмившего все вокруг сердца. Которое, конечно же, – всего лишь пламенный мотор.

Ну а в качестве бонуса зрители получают рекламный ролик оздоровительного комплекса «Лед» – уже знакомые нам артисты на расположенных в зале мониторах притворно обливаются слезьми под действием молоточка из синтетического льда.

Прямолинейность спектакля Корнеля Мундруцо ставит тупик. С одной стороны, понятно, что он глубоко не прав, не давая зрителю поверить, что члены неведомого братства – не зазомбированные идеологией оборотни, не мелкие бесята, лихо отбывающие службу у нового Люцифера, а сами несущие сладкое, нежное чувство абсолютной, неземной любви. Не прав, не дав намека на эту сладость – «как с мамкой в детстве» – как на то, ради чего «проснувшийся» будет готов презреть все остальное. Вместо этого – сосредоточился на доказательстве того, что «все остальное» действительно достойно презрения.

С другой стороны, читая порой восторги по поводу открытого Сорокиным «космического существа» и «языка сердца», неплохо вспомнить, как в руках у хладнокровных будапештских актеров, сидящих между елочек, щелкали орехи и в мягком свете летела вниз шелуха. Орехи эти были – люди, которых космические существа не взяли с собой в свет.