Григорий Заславский
Наряд из красного целлофана – чуть ли не единственное, что воспринимается и запоминается в «Непостижимой Женщине, живущей в нас». Сцена из спектакля.
Фото Арсения Несходимова (НГ-фото)
«Непостижимая Женщина, живущая в нас» – так сложно, «избыточно» называется новый спектакль «Театра Романа Виктюка», как и все предыдущие, вышедшие в этом театре за десять лет его существования, поставленный самим Виктюком. Вообще в истории «Театра Романа Виктюка» остались только работы самого Маэстро. Спектакли, открывшие московской, а следом и разной другой публике Жана Жене, «полузапрещенного» Коляду, маркиза де Сада. И этот список – неполный. Но главные открытия Виктюка связаны с темами: обращаясь к любви в обществе, скажем так, находящейся на обочине, а то и в кювете, Виктюк каждый раз обнаруживал общечеловеческое, ему удавалось найти общеупотребимое, общезначимое в том, что таковым, по сути, не является.
В программке нового своего спектакля, премьеру которого сыграли на сцене Театра имени Моссовета, режиссер между прочим пишет, что «нужно безумие, чтобы говорить о любви», и приписывает эти слова израильскому писателю Ханоху Левину. Ханоха Левина, которого во всем мире почитают классиком и безо всякого преувеличения очень значительным драматургом, в России почти не знают.
Сюжет можно описать следующим образом: некто по имени Хутнер (Дмитрий Бозин), скорее всего слуга, безответно влюблен в «самую желанную, Вечную Женщину» Маурицию (Вера Сотникова). Но она уезжает, а вместо нее в доме хозяйки поселяется другая, Мадагаскар, такая же, как и Мауриция, «самая желанная, Вечная Женщина». Так что и играет ее та же актриса. Англичанку, компаньонку Мауриции и Хочкес, француженку, компаньонку Мадагаскар, тоже играет одна актриса, Екатерина Карпушина. Впрочем, действие разворачивается на сцене так медленно и так невнятно, что не так-то и просто разобрать наверняка, в какой момент Сотникова говорит от имени Мауриции, а когда она «уже» совсем даже Мадагаскар. Кажется, постановщику это и не важно. Для Виктюка важнее интонации, медленные и тягучие, не произносимые, а пропеваемые, то – тонким голоском певца-кастрата, то – вдруг таким же чужим, нарочитым хрипловатым баском. Все затейливо, все непросто. Целлофан – то серебристый, то красный – укутывает красавицу с ног до головы, образуя новый наряд для непостижимой, вечной и самой желанной (художник по костюмам – Евгения Панфилова).
Цветной целлофан, шуршащий, разъедающий речь, – пожалуй, самая динамичная «часть» спектакля. И, наверное, самая естественная. Хотя, можно вообразить, что сценограф Владимир Боер и вправду счел, что самым естественным оформлением для спектакля по израильской пьесе станет изображение летящих над городом с картины Шагала. Фигуры со скрипочками, решил режиссер, тоже будут кстати. Евреи же! Куда ж им без скрипок?!
«Непостижимая Женщина┘» тем, кто видел, наверняка напомнит «Служанок»: та же медленность речи, та же статика поз. Но это – только формальное сходство. Равного смысла, энергии в новом спектакле нет. И за первообращение к Ханоху Левину не скажут спасибо Виктюку. Судя по спектаклю, ничего особенного, нам неизвестного, в пьесе этого израильского автора нет.
