Опера для двух солистов

История покорения царем Навуходоносором иудеев, по существу, – история слабых, которые сильны и побеждают истинной верой. Бертман накануне премьеры обещал выдвинуть на первый план любовную интригу, у Верди отодвинутую на второй. Отчасти ему это удалось – основная тема сюжета перестала быть доминирующей. Но если герой-любовник Измаил и его пассия Фенена, дочь Набукко, в постановке выглядят как практически безмолвные персонажи (при том, что вокальные партии у них, разумеется, присутствуют), то первого плана им не осилить (похоже, любовный треугольник остался для «Аиды»). Получились действующими сам Набукко (надо же оправдать название) и Абигайль – эту тигрицу не удалось бы задвинуть в угол. Как и хор иудеев, который главное действующее лицо (при всем своем значительном положении иудейский первосвященник Захария неотрывен от хора).

Сцена оформлена Игорем Нежным отвлеченно – то ли свитки, развернутые в профиль на разных уровнях через сцену, то ли какие-то эскимосские резные бивни моржей. В отсеках, образованных этими волнами, помещаются то небольшая ванная Абигайль, то камеры пленных Измаила и Фенены, то темница Набукко. Еще эти волны напоминают барханы – особенно когда в финале на заднем плане торчит пара нефтяных вышек, к тому же и передвигаться по ним затруднительно. Вообще на долю оформления в постановке приходится значительная часть режиссуры. Костюмы же Татьяны Тулубьевой выглядят как часть сценографии. Иудеи заполняют сцену сероватым песком, ассирийцы – черненым металлом. Главные персонажи меняют костюмы в соответствии с изменением ситуации. Абигайль поначалу, как все ассирийцы, в черном с металлом. Захватившая трон – наряжена в павлиний балахон, в котором то ли героиня, то ли певица немилосердно путается. В финале, отравившись, – в красном. Набукко поначалу отливает перламутровыми пластинами накидки, затем становится черен и металличен, как ассириец, в финале – в рубахе узника.

В спектакле много всяческих придумок. Только выглядит все так, словно довести начатые мысли до логического развития не хватило времени. Универсальный предмет в постановке – алюминиевые шесты. Это и копья, и луки, и цепи, и древки знамен, да и вообще всевозможные рамочки. Но выстроенная с позвякиванием во время главного хора «Лети, мысль, на крыльях золотых» звезда Давида не идеальна в линиях, невольно напоминая небрежно нарисованную пентаграмму на дверях Фауста. Передвижения массовок не лишены однообразия. Иудеи в основном бродят, лишь в ответ на пророчества Захарии о падении тирана попарно пускаясь в припляс, ассирийцы отличаются упражнениями, слегка напоминающими о боевой подготовке: выбрасывают поочередно вперед то одну, то другую руку со сжатым кулаком. С самого начала маячившая поодаль от других мамаша со свертком, время от времени перекладывая его с одной руки на другую, к финалу пустит его по рукам – надо полагать, намек на предстоящую эру христианства, переход из ветхозаветной эры в новозаветную. Текст нередко не соответствует происходящему на сцене – герои говорят (поют) одно, а происходит нечто иное. Абигайль запросто отбирает корону у сестрицы, хотя по тексту та обещает отдать ее только вместе с головой. Еще подпустили «злободневности» вроде тех же вышек или Фенены, которую в плену пользуют победители.

Исполнительские работы выглядят более завершенными. Ирина Гордей почти безупречно спела партию Абигайль, не совсем забыв о темпераменте этой роли. У Набукко Виктора Черноморцева красиво звучали арии, но для завоевателя и нечестивца он слишком спокоен. С Захарией Сергея Алексашкина сложно – этот первосвященник не выглядел лидером. В общем, главный герой, как ни крути, – хор (слаженности в пении несравнимо больше, чем в передвижениях по сцене). Может, оттого, что музыка проста, не перегружена украшениями, а мелодии понятны и красивы. Проста – но романтически страстна, патетична. Странно, что трибуной, которую предоставляет Верди, не воспользовался Валерий Гергиев. Может, дело в том, что до оперы, «размятой» в концертных исполнениях, у него руки так и не дошли? Что касается оркестра, то в нем, похоже, все, в крайнем случае через одного, – гении. Сыграть оперу на пристойном уровне с дирижером, прилетевшим лишь в день спектакля и словно все еще куда-то спешившим, – чудо или подвиг. Впрочем, такие подвиги в Мариинке обыденность.

Санкт-Петербург