Упыри, пупыри, попурри

Вы их, бог знает почему, называете вампирами, но я могу вас уверить, что настоящее русское название: упырь. Итак, не вампиры и вампирши, а упыри и упырихи. И это не с моих слов: так писал А.К. Толстой, по рождению граф, а по положению – князь нашей словесности. Именно что князь Серебряный, поскольку тоже был богатырь и тоже был добр до простодушия.

Но речь не о простодушном и добром графе, а о тех, кто, источая некое сернистое простодушие, никакою добротою отнюдь не пахнут. Зачин: сшибаются два воинства, оба довольно невкусного вида, но одно показистее , а другое хотя посепуховее, зато пооглядчивее (на железные кулаки особо не насыкается, а стоит, словно в засаде, дожидается). Те, что движутся, – вроде бы силы добра, а те, которые только шевелятся, есть темные злобные силы. Впрочем, обе стороны друг дружки стоят и место для встречи выбирают, похоже, по согласию обоюдному. Место, надо признать, хорошее и подходящее – узенький мосточек. Почему не гимназическое, скажем, бревнышко? Во-первых, потому что таков уж, видимо, наш нынешний военный гений . Во-вторых, потому, что более удобное поприще именно для боевой ничьей подобрать трудно. По задумке и свершение: между противоборствующими сторонами устанавливается плановое тысячелетнее перемирие, из которого-то и проистекают все нынешние кассовые рекорды. Однако присмотримся к созданным мастерами художественной светотени силовым структурам. Черт с ним, со злом, обратим дружественное внимание на добро. Что там у него в первой шеренге на левом фланге? Очаровательная собачонка в консервной банке. А что в сердцевине лязгающей когорты? Грязная растерзанная женщина на цепных растяжках. Почему растерзанная и в цепях? А как же?! Ведьма!

Раз ведьма – давайте будем вершить над нею доброе дело, давайте будем ее заушать. В 1904 году вышла книга М.А. Орлова «История сношения человека с дьяволом», где ясно было написано, что демонов нет, что не от самой хорошей жизни идет женщина в ведьмы и что ведьмы тоже люди. Ровно век спустя в той же стране (или не в той?) во все щели пропихивается фильма, которая учит, что над сосудом скудельным, именуемым женщиной, комариным столбом вьются несчастья, что, если ведьма не сдается, ее уничтожают, и что демоны все-таки есть. Поздравим себя: доехалось благополучно.

И потом, где же справедливость? Поднадзорным дамам фильмотворцы все в строку ставят, а поднадзорным кавалерам чуть ли не все с зубов сходит. Хотя, например, главный герой – зуб с дырой, будучи средоточием добра, для первого знакомства со зрителем совершает такое мерзавство, для какого по жизни и мести-то нет. Нечистосильные бабы по большей части какие-то опасные, даже когда отвлеченно поют или приплясывают. Соответственные мужики вышли почему-то попригляднее, в некоторых даже подобие мятущейся души обозначено. Тот же упырь-гармонист, хоть и проштампован сплошняком, как бандероль, не нашедшая адресата, но какое-то дрожание во взгляде все-таки имеет. В этой связи почему-то вспоминается один клипмейкер, у которого фигурантки его шедевров таскали на закорках бронированных спутников жизни. Помню еще одного художника-документалиста из тех, кто снаряжал данный ночной дозор . Сказанный художник представил на ТВ художество о женщине, полетелой с кремлевских высот, которая открывает художнику свою истерзанную душу , а камера в это время показывает батарею пустых бутылок в отрущобленной квартире.

Конечно, все можно понять. Понятны совиный шушель, кубарик на паучьих ножках: пока для жизни вещей хватать не будет, для кино хватать не будет тоже. Понятен и восьмиканальный ор, от которого кожа идет пупырями: наличие отсутствия одного покрывается изобилием присутствия другого. Но главное объяснение – во всеобщем ороговении чувств. Притом не только тех пяти-шести, которые порождаются глазами, ушами и т.п., но и тех, которые улавливаются только душою. «Ночной дозор» – детище того, что я называю ангулемским синдромом. Из старинного маленького городка Ангулема вышел завоеватель Парижа Растиньяк. Бальзаковский Растиньяк начинал с милосердия («Отец Горио»). Наши покорители столицы настроены по-другому. Они не обязательно плохие люди, но их добрые побуждения часто как бы закляты. Если они и ощущают ответственность, то в основном перед собой. Ответственность – дитя свободы, а какая свобода у человека, изначально загнанного в угол, тем более медвежий? Выйдя на столичный простор, такие люди наверстывают упущенное. Все становится средством достижения целей – никакого искусства для искусства. Мораль? А ну-ка, поглядим, на что она сгодится. Все пробуется на зуб, и все поглощается вслепую. Так степной мальчик из-за нехватки кальция сгрызает известь с побеленной саманной стенки. Провинциальные пассионарии выделяют много жара. Духовная пища, приготавливаемая в этой духовке, с неизбежностью оказывается безразборным блюдом, говоря по-французски – попурри. Что и наблюдается в рассматриваемом случае.

Мне скажут: «Да ладно тебе, «Ночной дозор» нигде больше, чем в Москве, не смотрят». Все правильно: телевидение превратило ростовы-на-дону в столичные ростовы на дому. Так тому и быть, но история учит: когда провинция начинает управлять столицей, дело кончается плохо.

Впрочем, на чей вкус плохо? «О вкусах и красотах не спорят», – говаривали средневековые схоласты. Между прочим, настоящее чертогонство началось не в Средние века, а в эпоху Возрождения. Вот и у нас по ящику показывают, как правильно изгонять бесов. Так, может быть, возрождаемся помаленьку? Лично я надеюсь, что кривая вывезет и не выдаст хромой бес. Уповаю на устойчивость мироздания, в котором добро по обыкновению побеждает, хотя и зло, как всегда, торжествует.