Детский сад русского модерна

Юбилеи давным-давно признанных, безусловных классиков вызывают, как правило, две реакции. Первая – очередной пафосный месседж с шаблонными фразами («родился великий русский художник/музыкант/актер Х.», «творения Х. оказали огромное влияние на развитие изобразительного искусства/музыки etc.»), в котором фамилия Х. легко заменяется на Y. Вторая – «сенсация» – «открытие доселе неизвестных страниц жизни», где один факт – причем обычно не очень старательно – пришивается к другому толстыми белыми нитками. С другой стороны, как быть с классиками (а их, разумеется, совсем не мало), наследие которых перекопано исследователями вдоль и поперек, а едва ли не каждая минута жизни – просмакована и буквально обсосана до косточек еще сто–двести лет назад? Поэтому сегодня интересоваться чем-то несомненно классическим не модно, скучно. Действительно – что здесь спорного? Классики на то и классики. И проявление к знаменитым мастерам чрезмерного любопытства говорит скорее о желании занять некую претендующую на оригинальность, консервативную по своей сути позицию. Поль Валери в своих «Тетрадях» писал, что мастерство – это создание видимости, что мы подчиняем себе средства искусства вместо того, чтобы явственно им подчиняться. Отсюда мастерство предполагает мыслить и строить исходя из средств, обдумывать произведение исключительно в расчете на средства. Именно поэтому классичность рассматривается порой как слабость и преодолевается тем, кто в силу таланта или удачи создает новые средства. Правда, это всегда только средства. Разумеется, новое, оригинальное не мыслится без связи с традицией. Хотя бы в том смысле, что сама традиция предопределяет одним фактом своего существования то, что теоретически может возникнуть некое противостоящее ей течение. Которое потом само станет традицией. Точно так же передвижники. И, как частный случай, – Поленов.

В 70-х годах XIX столетия сама попытка обновить живописную систему академизма могла произойти только из самих недр последнего. Будучи выпускником петербургской Академии художеств, Поленов так и не выдержал шестигодичной «стажировки» за границей. И несмотря на то что, находясь в Европе, он все же отдал дань салонному академизму, еще в академии художник наблюдал зарождение лишь формировавшегося тогда реалистического течения, на которое возлагал большие надежды. А с 1876-го начинается то, что знают все: Товарищество передвижных выставок – на целых сорок лет.

Однако свой «фирменный» стиль Поленов сформировал за несколько лет до образования Товарищества. Опять же скорее всего из-за недовольства академизмом. Образы Поленова – не чисто природные, но скорее историко-природные, поэтико-археологические. Даже церкви, построенные по его проектам в Абрамцево и Бехево (ныне – Поленово), он нередко решал в стиле «а-ля рюс», с особым вниманием к русскому Средневековью.

Кстати, именно в архитектуре и театральных работах Поленова проявились черты модерна. Работа также велась и в несколько ином направлении: рубеж XIX–XX веков – эпоха зарождения этого течения, стремившегося помимо всего прочего к созданию «свехпроизведений». Идея универсального синтеза искусств носилась в воздухе (о ней говорили Вагнер, Земпер, Моррис и многие другие), а позитивистская эстетика, принявшая как должное реализм и эклектику, переживала глубокий кризис. Реализм отгородился от мира каменной стеной, засел в своей высокой башне, совершенно не желая обращать внимание на что-то, находящееся за пределами собственных владений. Характерное для модерна обращение к прошлому могли поддержать только умы, обуреваемые чувством «исторического». В этом отношении у Поленова помимо всего прочего было «идеальное происхождение»: его отец был знаменитым библиографом и археологом, мама – художницей, ученицей Брюллова.

«Абрамцевский кружок», участником которого был Поленов, стал колыбелью русского модерна. Чем-то неуклюжим, наивным, немного смешным. Детством отечественного авангарда. Тем не менее «Абрамцевский кружок», и в частности Поленов, оставался в стороне от главных битв века потрясений. Поленову подражали, в Советском Союзе его творчество считалось вполне приемлемым – реалистично, чуть-чуть (совсем немного – в пределах дозволенного!) модерново и импрессионистично. Вот картины «под Поленова» и вешали на стенах в детских садах. Наверное, потому, что каким-то образом чувствовали: сам Поленов – детский сад русского модерна.