Григорий Заславский До 28 сентября в Москве проходит фестиваль "Новая драма". Нынешний, второй по счету, стал и международным: в афише - спектакли и читки новых пьес из стран Балтии и даже Африки. По возможности учтены разные вкусы: в международной программе - "Монологи вагины" и "Твою мать, кто первым начал", в специальной - день "Нового соцреализма", в конкурсе - пьеса Николая Коляды "Персидская сирень".
Михаил Угаров, полтора года назад получивший премию первого фестиваля за спектакль "Облом off", поставленный им по собственноручно написанной пьесе, не оставил режиссуру, и нынешний фестиваль открылся его же спектаклем, но теперь - по пьесе Максима Курочкина. Решив, что переименование идет драматическим сочинениям на пользу (пьеса Угарова первоначально называлась "Смерть Ильи Ильича"), пьесу Курочкина "Цуриков" он переименовал в "Трансфер". Как и тогда, премьере сопутствовало ощущение события: некоторая сырость, несыгранность не мешала оценить игру актеров, исполнителей главных ролей, и саму пьесу, буднично, почти что в соцреалистическом духе (хотя и с использованием некоторых радикальных словечек из области ненормативной русской лексики) описывающую путешествие главного героя со смешной фамилией Цуриков на тот свет и обратно. Как обычно, для описания иного мира автор выбирает наиболее знакомую и понятную его часть - не Рай, а Преисподнюю.
Нынешнее взволнованное ожидание явления новой драмы и ее взлета заставляют буквально каждую удачу на театре рассматривать как очередной и явный знак перемены участи, от прежнего презрения, равнодушия - к полной и окончательной победе в одной отдельно взятой стране. И почти каждый раз соглашаешься с мыслью Кафки, который написал: "Это - перемена, если только это не ошибка, поскольку ошибки случаются чаще, чем перемены".
Николай Коляда, например, полагает, что тестом на состоятельность (и самостоятельность) для пьесы может быть возможность или невозможность пересказать ее сюжет в одной-двух фразах. "Трансфер" это испытание выдерживает. Простая история: герой получает письмо с приглашением в гости от своего давно умершего отца, сын отправляется в ад, возвращается, и это путешествие ничего не меняет в его жизни, а главное - не изменяет его знаний о жизни. И о смерти - тоже. Здесь уже можно пуститься в детали: повод для приглашения оказывается совершенно ничтожным - отец выдумал совершенно дурацкий способ остановить истребление мирных жителей, и теперь ему вздумалось оформить свои мысли в виде брошюрки и разослать ее мировым лидерам. Короче, нужны деньги.
Короче, отец не оправдывает тех простых человеческих ожиданий, которые на протяжении веков вся мировая литература связывала с пересечением известной границы: зачем же еще отправляться на тот свет, одному или с поводырем, если за этим пределом ничего особенного не увидишь?! И о чем тогда рассказывать?.. Всякое путешествие теряет смысл, даже если речь о более проторенных туристских маршрутах.
В случае с современной пьесой "не ошибка" случается тогда, когда есть, что играть. В "Трансфере", против обыкновения, имеется то, что, наверное, можно назвать актерским измерением. Есть где развернуться актеру.
Они и разворачиваются.
Анатолий Белый, который играет Цурикова уставшим от жизни новым русским. Может быть, банкиром, может быть, успешным госслужащим (между прочим, не "по сюжету", - о проблемах с налоговой). Он устал от работы, от перемены секретарш (от перемены мест слагаемых сумма┘), от жены, досаждающей одними и теми же вопросами и просьбами. Но где-то на донышке жизни не потерял любопытства к "вечным вопросам". Елена Дробышева, играющая жену, для которой измена - возможность хоть как-то занять свободное, мужем и освобожденное время. Изменяет она с кем попало, что не мешает ей любить мужа и вообще не мешает той русской покорности, которую воспевали и проклинали поэты эпохи критического реализма.
Биографии проступают пунктиром, какими-то случайными, едва заметными "информационными взрывами", не к слову, а между прочим. Но каждый из них успевает сыграть судьбу. И Белый, и Дробышева. При этом для него это - еще одна удачно сыгранная роль, еще один шаг на пути к признанию - его как актера и современной драматургии вообще, протагонистом которой он стал в последние год или два. Для нее это - роль-открытие, позволяющая говорить о появлении еще одной замечательной молодой актрисы.
Сам драматург Угаров как будто и впрямь всячески старается преуменьшить режиссерскую составляющую. Начинает спектакль как читку, сажая актеров лицом к публике и заставляя первые несколько реплик прочесть холодно, безо всякой "раскраски". Вероятно, для большего снижения театрального эффекта выводит на сцену неактеров, доверяя небольшие роли знакомым или знакомым знакомых. И те играют по законам то ли "Догмы", то ли "обычного" уличного реализма. Алексей Крижевский, музыкальный критик, играет фотографа, к которому Цуриков приходит за фотографией "на визу". Узнав о маршруте, фотограф тут же просит передать письмо тете, Любови Борисовне. (Письмо Цуриков берет, но, естественно, про него забывает.)
Надо назвать еще Артема Смолу в роли "трахальщика жены", еще одного неизменного участника всех удачных опытов в современной драматургии (он играет и в "Обломове" Угарова, и в "Пленных духах" Владимира Агеева), и Михаила Дорожкина, актера Театра сатиры, почти не занятого в репертуаре, а тут получившего эпизодическую, но одну из самых запоминающихся ролей: он играет Хромого, первого, кого встречает герой у дверей Преисподней (при желании можно найти ему мифологических "родственников"); в ожидании смерти он поджидает случайных прохожих и вымаливает у них сочувствие ценой рассказа о своей жизни с самого момента рождения.
Вероятно, к следующим представлениям спектакль станет еще лучше. Следующее - 29 сентября, уже после окончания "Новой драмы". Было бы замечательно, если бы к тому времени из него выпали некоторые совершенно лишние нецензурные слова. Современности и новизны в них немного, хотя Михаил Угаров и настаивает на обратном.
