Уильямс переработанный и дополненный

В программке нового спектакля написано: Теннесси Уильямс "Сладкоголосая птица юности". Сценическая версия Кирилла Серебренникова по мотивам пьесы. Прологи и роли старух написаны Ниной Садур.

У Уильямса этих старух нет, и все предыдущие постановки пьесы обходились без них. Написанная в расчете на крупную актрису и в отличие от многих других пьес Уильямса почти лишенная патологических деталей (имеющихся, но необязательных), эта пьеса шла и в советские годы (многие помнят спектакль во МХАТе, где Александру дель Лаго играла Ангелина Степанова). Идет и в наши дни. В "Современнике" главная роль по праву досталась Марине Нееловой, но по воле постановщика она играет не только стареющую актрису, но еще и юную Хэвенли.

В пьесе, правда, имеется зацепка, пусть не позволяющая, но все-таки объясняющая такую вольность: обе героини "зациклены" на Чансе Уэйне, при этом первая с его помощью пытается обмануть природу и возраст, вторая же, напротив, стареет вдруг, против всех законов природы. Тут определенно можно обнаружить сказочную, мифологическую подоплеку, причем сказочное и поэтическое время входит в жизнь вполне прозаических и циничных героев.

Кирилл Серебренников до сих пор считался специалистом как раз по таким героям - циничным и современным. Он не раз продекларировал свой сугубый интерес к современной драматургии. Нынешний компромисс, судя по результату, дался ему немалой кровью. И - против всех предыдущих опытов (где в "пробирках" и "колбах" плескались жители провинциального дна, отечественного и зарубежного, с их бедной речью и, скажем так, малыми нуждами) - этот не привел его к победе.

Привычный к простому - товарищескому - обращению со словом, режиссер и с Уильямсом церемониться не стал. Отдельно взятые номера спектакля кажутся удачными, напоминают о ярких и контрастных решениях "Пластилина" или "Откровенных полароидных снимков". Но здесь кажутся введенными ради развлечения, чтобы не было скучно. А скучно время от времени становится потому, что теряется сюжет. А сюжет теряется из-за многочисленных сокращений и "прологов". Замкнутый круг!

Кажется, будто бы сам по себе Уильямс Серебренникову был просто неинтересен. Или, что бывает, далек. И тогда он обратился к посреднику - к Нине Садур, которая своими метафизическими интермедиями должна была связать разошедшиеся швы. Садур, надо отдать ей должное, мастер адаптации: ее "Панночка" до сих пор идет по России, "Мистификация" - в "Ленкоме". Но одно дело - пьеса, написанная от начала до конца. Совсем другое - точечное внедрение в чужое пространство, когда, прошу прощения, среди слов Уильямса, и без того изрядно прореженных, встречаются чужеродные, но весьма объемистые кучки текста.

Старухи-ведьмы (привет из "Макбета"), с карикатурными задницами и отвислыми конусообразными, то есть тоже карикатурными грудями "Сладкоголосой птице┘" не были нужны. Там хватает собственных ведьм. Зачем же было нужно это посредничество? Неужели для того, чтобы несколько раз прозвучало со сцены - "б┘" или, в другом случае, "ж┘ в ракушках"? Побороть скуку все равно не выходит: когда сцену покидает Марина Неелова, действие словно останавливается. Даже самые эффектные сценографические приемы - вроде круглого черного солнца, расцвеченного лампочками, или луны, которая к финалу превращается в месяц и скрывается совсем, как в пору лунного затмения (художник - Николай Симонов), не в силах сдвинуть его с мертвой точки до следующего выхода актрисы.

Неелова играет с тем бесстрашием, которое - одно - и отличает просто прекрасную игру от игры великой. Чего стоит сцена с огромной морской раковиной, соединившей телесное и сверхчувственное, анатомическую подробность и высокую эротику. Но такая сцена в спектакле - одна-единственная. А вокруг Нееловой в спектакле - пустыня.

Правда, не всякое бесстрашие становится уместным (возможно, я ошибаюсь, но мне не показалось удачным решение дать актрисе вторую роль - девушки, бессчастно влюбленной в Чанса). Но в первом акте и в финале спектакля в роли Александры дель Лаго Неелова потрясает бесстрашием, с каким подходит к тем краям, которые пугают всякую женщину и особенно - красивых женщин: ужас не смерти, но старения, увядания, предчувствие одиночества. При этом Неелова не боится прямых параллелей, даже личных деталей (вроде платьев, в которые наряжается ее героиня и которые прежде, кажется, она носила сама).

Но из пьесы Уильямса и из роли Нееловой исчезло, пожалуй, главное, - то, что ее героиня - актриса, и оправдание ее жизни и ее грехов - в таланте. Талант, а не Чанс Уэйн, спасает ее от старости. Серебренников, а следом за ним и Марина Неелова эту тему обходят стороной. Как проходят мимо финального ее превращения - возвращения знаменитости, которой нет уже нужды играть в прежние игры.

В Чансе Уэйне, которого играет дебютант Юрий Колокольников, нет того, что могло бы привлечь героиню "Сладкоголосой птицы┘". Он, конечно, статен и красив, но красота его лишена энергии, жизни.

Так что же? Не надо было Серебренникова звать в "Современник"? Почему же? Театр - не гарантийная мастерская. Другое дело: сегодня все чаще слышишь, будто бы театр получил счастливый шанс встретиться с лучшим из молодых режиссеров. Но ведь и для Кирилла Серебренникова это тоже был шанс. Шанс поработать с одной из лучших московских трупп. Два года назад Римас Туминас показал, что здесь умеют работать по-разному. На то нужна только режиссерская воля.

Роль Нееловой - конечно, событие. И хотя она могла бы сыграть ее целиком, то есть так, как она написана драматургом, умалить спектакль Серебренникова не удастся. Да и незачем. И все-таки он не сумел воспользоваться данным ему шансом. Так, как это было возможно.