Дарья Коробова Новую премьеру Театра на Покровке, спектакль "Старший сын", Сергей Арцибашев видит фрагментом своеобразной трилогии, триптиха: "Мой бедный Марат" Арбузова, "Пять вечеров" Володина, а теперь вот - Вампилов. Наперекор участившимся брожениям мысли в стане вечно юных современных драматургов Арцибашев упрямо ставит пьесы давние, для кого-то старомодные, находясь при этом в весьма трезвом уме и твердой памяти. Не противится их обворожительной сентиментальности, не купирует текста, не примеривает их к текущим событиям и сегодняшней динамике вращения земного шара. Романтизированной своей ностальгии не прячет, наоборот, всячески ее транслирует. К чему бы?
Фабула пьесы "Старший сын" хорошо известна тем, кому за тридцать, и легко угадываема для тех, кто не читает пьес и не смотрит телевизор. Арцибашевское решение спектакля оказывается настолько простым, что вызывает недоумение. Постановочная ясность, простота и доступность бывают разного рода. Без малейшей интриги невозможны открытия, а без открытий не случится и переживания. Не будет зрительского удивления самому себе: зритель все расшифровал, все понял и осознал, встал и вышел. Ночью спал спокойно. Чего тогда приходил?
Интрига доверена автору: два паренька опоздали на электричку, ищут ночлег, втираются в доверие к старику по фамилии Сарафанов под видом рожденного без его ведома сына с товарищем. Вспомнили? Действие бредет неспешно, сцена почти пуста, пространство трансформируется подчеркнуто условно, при помощи скупого света и небольшого числа узнаваемых примет: темная улица, через минуту она уже комната в квартире Сарафанова, где на стенах - портрет Гагарина, фотокарточка Натальи Варлей, диван, стол и сервант. В серванте - много водки и чистых стаканов в ряд. Из музыки - "Mammy blue" и что-то из семидесятых. В одежде героев временной определенности меньше, но мужская рубашка, рейтузы и "лодочки" Нины (Мария Костина) отсылают прямиком ко всем позднесоветским киногероиням сразу. Артисты в большинстве своем молоды - выпускники последних трех лет, недавно еще разбиравшие Вампилова в самостоятельных отрывках. Васенька Евгения Булдакова - острохарактерный герой-эксцентрик с легким намеком на шизофрению; Нина Марии Костиной - волевая молодая героиня, громко кричит, когда нервничает; Сильва Сергея Чудакова - приятель героя, споет, спляшет и смешно пошутит, когда надо. Володя Бусыгин в исполнении Сергея Загребнева - рефлексирующий молодой герой, добрый, влюбленный, положительный, хотя и курит, и водку пьет. Сарафанов Геннадия Чулкова - явление в спектакле странное - он как бы есть, но его как бы и нет вовсе. Сарафанов в памяти народной - это Евгений Леонов, и отвлечь зрительское внимание от воспоминаний о его роли Чулкову едва ли удается. Не хватает большой актерской индивидуальности, не хватает вариативности средств воплощения придуманного образа. А без Сарафанова воспринимать пьесу во всей ее полноте как-то неудобно. Центральным персонажем становится Володя с его пасмурными мальчишескими переживаниями по поводу возникшей внезапно ответственности за целое чужое семейство, неустроенное, шумное, присвоенное не по праву рождения, но по общей доброте душевной. Именно Сергей Загребнев обеспечивает постановке должное зрительское сопереживание.
Артисты раздумчивы, никуда не торопятся, режиссер не привносит в действие искусственной динамики, лишь иногда настаивая на пущей мелодраматичности коллизий: то Васенька покричит и пострадает чуть сверх меры, то Нина, то Сарафанов. Спектакль видится зрелищем ровным, не слишком фантазийным, ненавязчивым и приятным глазу. Когда бы не финальная сцена. Здесь семья Сарафановых, обретшая старшего сына и душевный покой, громко радуясь под стародавнюю веселую музыку, выходит в окошко, затворяет его за собой и долго смотрит на зрителей из темноты. Герои, душевного покоя не нашедшие (Сильва, Макарская), глядят на семейство изнутри. Надрывно звучит фонограмма - "Святый Боже". Гаснет свет, в темноте сияет лишь глобус, маленький земной шарик, подвешенный над столом... Итак, что спасет мир, человечество?
Правильно, доброта. Бог есть любовь. Спасутся лучшие. Отсюда и настойчивая ностальгия, потому и Вампилов, и Володин, и Арбузов. Теперь, мол, все иначе. Верните нам наши ценности, и все будет хорошо. Безусловно, задачу режиссер Арцибашев избрал себе благородную, просветительскую, но вот финальный ход, кажущийся почти что кичем, расставил акценты постановки с такой определенностью, что все ранее увиденное растеряло всяческое обаяние. Володя Бусыгин родился в 45-м году, сейчас ему было бы около шестидесяти. Васеньке и Нине - поменьше. На них ли уповает режиссер, как на добрых рыцарей, спасающих мир и хранящих воспоминания? На нынешних двадцатилетних ли? Встали и разошлись. Ночью спали спокойно.
Дарья Гармоненко 