Дяденька в бусиках

Отчего-то в России о любом эксперименте принято рассуждать в стиле "ой, бабоньки!", корчить рожи и извиняться. Как будто бы за опыт, за пробу сил, за поиск надо просить прощения. Вот и тут - в программке, старательно изготовленной Центром Мейерхольда к премьере "Макбета", написано: "Нам кажется важным предоставить молодым режиссерам возможность проявить себя. Допускаем, что такая возможность связана с риском, но у молодых есть право на ошибку". Читаешь такое - и сразу как-то странненько, как-то неловко становится. То ли перед пожилыми, которым ошибаться, а следовательно, и экспериментировать, видимо, не положено. То ли перед зрителем, на ком и ставят этот опыт. То ли перед хозяевами сцены, что скоро год как рискуют и сами уж тому не рады. Так или иначе, входишь в зал с прохладным недоверием, стараясь усесться ближе к выходу, чтоб вовремя сбежать без суеты. И напрасно - ведь на поверку весь этот кровавый ужас, этот многообещающий котел с кипящими эритроцитами оказывается очередным громкоголосым хихикательным шоу, какие и умеет только делать Владимир Епифанцев.

Как и всегда, здесь кряхтит ногастый павелецкий полусвет, трубят тибетские дудки, зияют черепа невинных тварей. Как и заведено, по сцене разбросаны скелеты и лифчики. Как и полагается, режиссер (он же самый главный, самый распрекрасный актер) с макбетовском надрывом кутается в золототканную парчу, горланит чушь под фонограмму, пукает и плюется. На поклоны не выходит, поскольку если уж на публику плевать - так до победного. Очень весело и совсем не страшно - не за что тут начальству каяться.

Впрочем, на самом деле оно - начальство это - и не переживало, поскольку Епифанцева всерьез не воспринимает. Так, забавы ради держит, да еще затем, чтоб было кого в Министерстве культуры предъявлять. "Кто у нас тут молодой режиссер? А?! Покажите! - Извольте-с. Вот - Володя - просим любить и жаловать".

Понимает ли это сам Епифанцев? Видит ли, ощущает ли бесконечную бесцветность бытия? Готов ли отторгнуть, изрыгнуть - как во всех своих ревущих новеллах - нынешнюю сытую тоску и погрузить нас и себя в жуткое месиво искусства. Не дождетесь! То есть понимать-то он, может, и понимает, а вот отказываться от миллиончика на очередной спектакль не станет. И в подвал не пойдет - не солидно. Перед самим собой будет неловко: ведь театр для Епифанцева - место самолюбования, самосуда и самооправдания. Там он по-настоящему слышит себя - через текст фонограммы, через стоны зардевшихся шлюх, через смех и шорох зала. Там он видит себя во всполохе искусственных костров, в испуганных расширенных зрачках партнерши. Впрочем, какие могут быть партнерши - только служанки, подмастерья, глупые девки. Ведь на сцене ОН.

Иногда кажется, будто Епифанцеву крикнули однажды: "А слабо Вольдемару искупаться?", а он решил - черта с два! - и прыгнул. И с тех пор все не нарадуется своему геройству, рассказывает о нем сотую байку, предъявляя нам растерзанный милицией бок. И кто сказал, что это не эксперимент? Может, в предыдущий раз, ракурс был не подходящий или историйка не слишком ужасающая.

Его Макбет, как и полагается подкаблучному убийце, труслив и истеричен, криклив и кичлив. Но именно от него - от него одного - тут все зависит. Его прекрасная леди - всего лишь кривляющаяся дурында, каверзно закатывающая глазки и шабуршащая ногами. Она, у Шекспира рьяная и бесчеловечная гадина, для Епифанцева всего лишь alter ego самого Макбета, жестокая подлая часть его натуры.

Превращая сцену в магическое пространство, насыщенное шаманскими плясками и добуддистким тибетством, рядясь в куртуазные плащики от софринских золотошвеек, таская за волосы привокзальных див, Епифанцев - увы - не становится ни колдуном-оракулом, ни верховным царем, ни даже банальным коммунальным деспотом. Он - святочный ряженый поп, колядующий тут со всем своим пьяненьким причтом, нацепив маски и платьица - так, ради хохмы, ради рождественского божьего веселья. И "Макбет" - просто тема для карнавала, на который - если он станет регулярным - хорошо водить дошколят в образовательных целях. Поскольку зрелище такое громкое и забавное, что дети вовсю развлекутся, а родители уж точно не уснут.