Финита ля комедия

КОМЕДИЯ Карло Гольдони в итальянской действительности называется "Семья антиквария, или Свекровь и невестка". На афише МХАТа имени Чехова другое название - "Венецианский антиквар". Спектакль Николая Шейко, конечно же, должен был как-то обойти в названии то, что как будто совершенно лишает историю поэзии. Свекровь, невестка - слова не из его словаря. Для Шейко быт не может быть выражен в таких вот непоэтических подробностях, быт - такая же игра, изящно исполненный реестр милых вещиц, годный для любования, а значит, к делу, то есть к практическому использованию не приспособленных. "Блаженный остров", "Маскарад", "Сон в летнюю ночь" и вот теперь "Венецианский антиквар", - вот ряд, родной ему, его эскапизму, отчего спектакли Шейко в репертуаре МХАТа держатся чуть особняком. Немного чужие по манере, но, может быть, в первую очередь - по особой интонации, хотя Шейко не бывает важен какой-то один-единственный голос, всегда - голоса, даже избыток многоголосия.

В "Венецианском антикваре", которого в Венеции впервые представили в карнавал 1750 года, а в России до сих пор вроде бы и не ставили (перевод с итальянского выполнен Евгением Ратинером и Николаем Шейко), есть все, что мило режиссеру: любимая им Венеция, любимые им маски, дорогая его сердцу поэзия старины. Куда уж стариннее, если главный герой - антиквар?! Радость этой находки, возможно, заслонило отсутствие в пьесе многих других достоинств.

В "Венецианском антикваре", если с драматургических высот спуститься на театральные подмостки, играют любимые Шейко актеры - Виктор Гвоздицкий и Вячеслав Невинный. Вероятно, и другие им любимы, но эти двое, как говорится, любимее, а из них двоих Гвоздицкий может быть назван альтер эго режиссера.

Вышло очень красиво. Костюмы, огромные кости и целые скелеты из "лавки древностей" графа Ансельмо, незадачливого антиквара, маленькая Венеция, которая затаилась за спинами героев и их слуг (художник - Валерий Левенталь), - все радует. Прелестный Труффальдино, слуга сцены (Алексей Нестеренко), одним усилием маленького жезла раздвигает тяжелый занавес Художественного театра, за которым - немая сцена: в танцевальных позах замерли все действующие лица, уже готовые к своим итальянским ссорам и спорам. И вдалеке - готовая их примирить и единственная, которая может их примирить, - Венеция... Венеция, средоточие театрального и литературного "хлама", которая в интерпретации Шейко опосредована любовью к великому "мертвому городу" Кузмина, Сомова, других символистов, других мирискусников, такого далекого начала прошлого века┘

Гвоздицкий - идеальный актер такого театра. "Медаль! Подлинный Пизанелло! И всего четыре цехина", - не говорит, а вытанцовывает он слово за слово, и каждое в его устах будто бы выскакивает на сцену и уже принуждено к игре, становясь то стихотворением, то заклинанием. "Это же дешевле пареной репы!" - интонации лишены естества. Театральность жеста, выверенность каждой подачи, причудливость взгляда и асимметричного прищура.

Гвоздицкий, который, кажется, единственный, кто маску в этом спектакле ни разу не надевает, маску играет. Это дистанция, которая установилась между ним и Ансельмо и которая не мешает ему оставаться самим собой. И это - обычная для Гвоздицкого - манера игры не психологического театра. Умение работать в маске - заслуга Эдуарда Чекмазова, который играет Бригеллу, и Валерия Трошина в роли Арлекина.

Вячеслав Невинный (Панталоне де Бизоньози) как будто заходит сюда из другого театра, где масок нет и не может быть. "Плевать┘ в тетрадь!" - с чувством выговаривает он то и дело, и зал откликается смехом. Он играет совершенно в другой манере. И, конечно, тоже хорошо. И смешно. И ради пущего озорства, например, на каждом спектакле он читает новую частушку, кажется, русскую, но которую он с успехом выдает за греческую. (И всячески импровизирует и шалит, что позволено ему режиссером и самим Гольдони.)

Трудно было предположить, что Татьяна Лаврова, много лет не получавшая новых ролей, находится в такой замечательной актерской форме. В роли графини Изабеллы она утонченно груба. Но скандальность, вызванная внезапным конфликтом с невесткой, проигрывает жеманству. Желание нравиться и еще хоть минуточку побыть первой красавицей, не замечать наступающего на пятки старшего возраста побеждает все. Она и смешна, и обаятельна. Как обаятельна и смешна Смеральдина (Нина Килимник), служанка - двигатель интриги. И Вячеслав Невинный-младший, чаще многих других "попадающий в такт", умело справляющийся с теми легкомысленными "подачами", которыми режиссер наводнил спектакль и которые при чуть большем педалировании зазвучат как банальность и пошлость.

Но сцепления нет в игре. Нет легкости, без которой так трудно сыграть Гольдони. Платформы ездят скоро, увозя со сцены очередную антикварную кость, чтобы ей на смену вывезти диван с возлежащей на нем графиней Изабеллой. Актеры говорят медленно. Во втором акте, где долго не может состояться примирение сторон (то есть именно свекрови и невестки, вступивших в схватку за первые роли), кажется - чуть-чуть быстрее, и все бы выглядело иначе, лучше. Когда надо бы носиться колбасой, никто не спешит уйти со сцены. Изящной игре мешают неотесанные, бедные голоса актеров, тем более заметные на фоне трепетаний и переходов Гвоздицкого.

Короче говоря, на каждый плюс найдется в спектакле свой минус. Переходы на итальянский в те моменты, когда беседующие переходят на личности (так при советской власти одни переходили на французский, другие - на идиш, чтобы объясниться без посторонних), кажутся неумеренно долгими. Итог, то есть спектакль, судя по всему, расходится с замыслом. С режиссерским замыслом и с тем поэтическим замыслом, о существовании которого тоже можно подозревать. Может быть, сегодняшний МХАТ вовсе не приспособлен для изящной игры, невозможной без легкого к ней отношения, для такого озорства, даже хулиганства, не обремененного бытом, наоборот, бегущего от быта и по сюжету, и в исполнении. Спасающегося от быта в карнавале, от поденщины - в праздничном забытьи.

Им предложили стать на время гондольерами и повиражировать по венецианским каналам. А они - почти все - бурлаки. И не на венецианских каналах, а на знакомых просторах Волги. Так, наверное, легче, да и неторопливее. В этом смысле затея Шейко изначально была обречена.

Искусен замысел - этакая табакерочка, изящная безделушка с озорным орнаментом (что соответствует и размеру конфликта), сочиненная сентиментальным знатоком, который переживает ускользание времени не менее драматично, чем венецианцы - последний свой карнавал. Но в одних случаях исполнители не так искусны, как сочинивший их автор-режиссер. В других - не хватает какого-то "подстегивающего" трюка, что для "изящной безделушки" - заметный изъян. Там, где, кажется, режиссер не дожал, тяжелая поступь реалистической манеры отменяет вдруг наметившееся легкомыслие.

Примиряет финал - карнавал, ради которого, кто знает, может быть, и задумывался весь спектакль┘ Гондола с гондольером - Труффальдино. Венеция, до того неподвижная, вдруг приходит в движение, кружатся дома и мосты, и сами люди в масках, изготовленных настоящими венецианскими художниками Каролиной Виченте и Карлосом Брассеко.

***

"Венецианский антиквар" - последний среди спектаклей, которые были задуманы еще при Олеге Ефремове. После его премьеры театр, можно сказать, окончательно рассчитался по старым долгам. В процессе репетиций - пьеса "Девушки битлов" Сергея Волынца, которую репетирует Александр Марин. Адольф Шапиро приступил к работе над "Мольером" Булгакова, где Табаков сыграет уже не Бутона, а заглавного героя. Владимир Машков начинает репетировать пьесу, названную в Англии лучшей комедией года и получившей там премию Лоуренса Оливье. Все три спектакля увидят свет до конца весны.