"Ты видишь рыбу, я - дукаты"

Красавицы Севильи похвалы хотят: Хибла Герзмава (Луиза) и Ирина Гелахова (Клара).
Фото Михаила Гутермана

СОРОКОВОЙ год. Скоро лето. Еще не доведена до премьеры работа в Оперном театре имени К.С. Станиславского над "Семеном Котко" (начинал Мейерхольд, заканчивает Бирман), а Прокофьев уже всерьез поглощен поиском сюжета для новой оперы. Возможно, Шекспир? "Король Лир", "Венецианский купец" или "Гамлет"? Но нет, после балетных "Ромео и Джульетты", после "советской трагедии" в красно-белых тонах из времен Гражданской войны все в композиторе (при всей его тяге к Шекспиру) противится "атмосфере дурных чувств" - не хочется иметь дело с новыми Тибальдами и Яго. Подсознательное стремление к светлому и радостному останавливает и сочинение балета "Отелло". Не будем гадать, почему Сергей Сергеевич не обратился к комедийному наследию человека из Стратфорда, к "Двенадцатой ночи", например, или "Укрощению строптивой". Порадуемся тому, что в его руках оказался томик комедий Шеридана. Но не бессмертная "Школа злословия", которую как раз репетировал в то время МХАТ, привлекла внимание Прокофьева, а написанная Шериданом в старинном английском жанре "балладной оперы" (композитор Т.Линли) "Дуэнья". "Да это шампанское, из этого может выйти опера в стиле Моцарта, Россини!" - воскликнул он.

В роли Дона Херома - Вячеслав Войнаровский. Фото Геннадия Несмачного

Композитор сам сочинял либретто, и, надо сказать, по своей выразительности оно заметно выигрывает в сравнении с первоисточником: у Шеридана сермяжная бытовая интонация, не очень смешной юмор и нарочитая заземленность, у Прокофьева - стремительный темпоритм, легкая, воздушная фраза, острые, графичные шутки, сверкающие сарказмы, игра слов, импровизационный тон. На фарс Шеридана Прокофьев как будто смотрел глазами Шекспира - в каждой фразе, используя выражение Гейне, явственно ощутим аромат "волшебного сада шекспировских комедий". Есть мнение, что прокофьевское "Обручение" восходит к традиции лирической трактовки веселого комедийного сюжета русской оперой и в этом смысле продолжает "Черевички" Чайковского или, скажем, "Майскую ночь" Римского-Корсакова. С другой стороны, исследователи усматривают много общего с архитектоникой комических опер Моцарта (начиная с радостно-приподнятого тонуса, прозрачности общего колорита и заканчивая тем, что главная героиня - точь-в-точь Фигаро, только в юбке).

Весной 41-го в Оперном театре Станиславского начались репетиции, а в мае-июне, по воспоминаниям очевидцев, прошло даже несколько закрытых прогонов. Но - началась война. Не повезло "Дуэнье" с первой попытки и в Большом театре (в оперном обиходе в равной степени сразу же прижились оба варианта названия - "Дуэнья" помещена автором в скобки): в 1943-м оперу включили в репертуарный план, для чего Прокофьев сделал значительную переработку музыки, многое изменил в оркестровке, но до премьеры опять не дошло. Сценическую жизнь партитура обрела лишь в ноябре 1946-го в Театре имени Кирова (дирижировал Борис Хайкин), где ее судьба сложилась на редкость счастливо - сейчас в Мариинке идет уже третья по счету постановка. Вторая попытка Большого, когда в 1982-м спектакль выпустили Борис Покровский и Геннадий Рождественский, увенчалась лишь несколькими представлениями, только через семь лет "Обручение" было возобновлено Александром Лазаревым и кануло вместе с ним.

Что касается Музыкального театра, то в советскую эпоху он не менее других был дружен с прокофьевским репертуаром ("Война и мир", "Любовь к трем апельсинам"), а "Обручение в монастыре", выпущенное в 1959-м, продержалось на сцене аж 22 сезона и выдержало 183 представления. Опера была весьма удачно зафиксирована на пластинке оркестром под управлением Кемала Абдуллаева с великолепным исполнительским составом (Тамара Янко, Нина Исакова, Анатолий Мищевский, Николай Коршунов и др.), - помимо очевидных музыкальных достоинств, эта запись так и пышет жаром театра.

Александр Титель уже делал "Обручение" в Свердловске, поэтому нынешний вариант можно воспринимать как своеобразный ностальгический диалог. Правда, сейчас вышло куда более "молодежно" и "синеблузно" - возможно, причиной тому окрепший со времен "Любовного напитка" творческий союз главного режиссера с его ученицей Людмилой Налетовой. Спектакль развивается по законам театра представления, в нем отчетливо слышны отголоски комедии дель"арте, хотя непринужденная игровая стихия временами переходит в прямолинейную эстрадность. Что, впрочем, лишь способствует успеху у публики. Художник Владимир Арефьев одел сцену по принципу ставшего в Европе общим местом белого кабинета, заполнив пустое пространство каскадом спускающихся на штанкетах пропеллеров-вертушек. Граненые бриллианты прокофьевской инструментовки в руках дирижера Ара Карапетяна приняли вид бесформенной серой массы. Достаточно ординарно, несмотря на все ухищрения режиссуры, выглядели две молодые пары: Луиза - Антонио (Хибла Герзмава, Ахмед Агади) и Клара - Фердинанд (Ирина Гелахова, Сергей Аксенов). Как живое воплощение "уходящей натуры" воспринималось благородное искусство Анатолия Лошака (Дон Карлос); даже в самых экстравагантных мизансценах (донкихотствующего инвалида в виде памятника возят на колесиках) его герой сохраняет достоинство и едва ли не единственный из мужского персонала демонстрирует полноценный вокал. В крохотной роли настоятеля монастыря отца Августина запомнился всегда колоритный Владимир Свистов. Большего ожидали от Вячеслава Войнаровского (Дон Хером) и особенно от Дмитрия Степановича (Мендоза). Наоборот, превзошла все ожидания Елена Манистина (Дуэнья), стахановскими темпами превращающаяся из Монтсеррат Кабалье в балерину. Зрителей покорило не только сочное меццо, но и невероятная пластичность (чего стоит, например, сцена занятий аэробикой!). Актерский дебют серебряной лауреатки последнего Конкурса имени Чайковского - одно из главных событий премьеры.

Единственное пожелание спектаклю, который, отдадим ему должное, и зрелищный, и праздничный для глаз, и сумел многим понравиться, - поменьше суеты и побольше музыки. Как театру, именующемуся Музыкальным, давно уже не хватает дирижера с большой буквы, так и новому спектаклю пока еще недостает настоящего - острого, парадоксального, сверкающего Прокофьева! Впрочем, есть и другие мнения. "Ты видишь рыбу, я - дукаты", - с гордостью парирует упреки своего друга Карлоса в неэлегантности подобных занятий рыботорговец Мендоза.