Министр не может быть заложником старой дружбы

- Я отвечу несколько более общими словами. При советской власти культура была на содержании идеологии, частью общепролетарского дела. В 90-е годы государство отпустило культуру идеологически и финансово. Что привело ко многим перекосам. Сегодня министр культуры не имеет достаточного количества юридических рычагов для влияния на условия бытования культуры, - мы ведь не на культуру влияем, мы влияем на бытование культуры. Государство должно ответить на вопрос, зачем ему вообще поддерживать культуру? До сих пор ответа не было. Одна из сегодняшних проблем - сформулировать некую новую государственную политику в этой области. С моей точки зрения, политика эта очень простая. Первое: культура - самодостаточна, и мы должны думать о ее сохранении. Второе: культура всегда отличается некими социальными последствиями. Государству нужен гражданин, который не плюет на пол в Эрмитаже, не царапает матерные слова в лифте и нормально голосует (не потому, что его убедило телевидение, а потому, что он так считает). Социальное поведение человека, овладевшего некоторыми культурными знаниями, несколько иное - от выборов до плевков. Третье: в любом обществе, в любой стране есть творцы - не в области художественного творчества, а вообще - в политике, в науке, которым культура необходима. Интернетовское знание - это информация, а встреча с культурой - все равно, что акт любви, который тоже можно заменить сексом по телефону, но - недостаточно.

Государство прежде всего должно понять, какую культурную политику оно хочет, то есть каких граждан оно хочет видеть. Тогда уже Министерству культуры потребуется определенный юридический инструментарий. Вы говорите о конфликтных случаях. Это - частности, которые свидетельствуют о том, что у нас не было ни юридических инструментов, ни политической воли для их разрешения.

Четвертого апреля исполнился год конфликту в Госоркестре Светланова. Конфликт это связан с общим положением дел в культуре. Каждый крупный российский дирижер имеет контракт с каким-нибудь зарубежным оркестром, иногда с двумя, в своем оркестре он проводит минимальное количество времени. Такой благополучный оркестр, как БСО под управлением Федосеева, дал в прошлом сезоне, кажется, 25 концертов в России. Остальное время они работали за рубежом. Раньше была норма - 10 концертов в месяц, а если не было концертов, были записи, имелись свои нормы и у дирижеров, выезд за границу считался событием чрезвычайным, все деньги государство забирало себе. Сегодня музыканты получают гроши, но они почти и не играют в России. А платит-то государство не за то, чтобы музыкант играл, а за то, чтобы он играл для российской публики. И получается, что платят музыкантам 1200 рублей в месяц, но ведь это за один или два концерта, или вообще без концертов. При этом государство выдает фраки, инструменты, помещение для репетиций. Они и репетируют. Потом оделись, обулись, уехали за границу, заработали денег, не заплатили с них налоги (как правило, ни там, ни здесь), и на круг получились те же деньги, что и прежде.

Конфликт с Госоркестром обнаружился тогда, когда стало ясно, что Светланов с оркестром выступать не хочет или не может, оркестр без Светланова оказался не очень выездным. Устав оркестра, который предполагал главенство Светланова, позволял ему запретить выезды на гастроли. Музыканты стали бедствовать, из оркестра стали уходить. В оркестре сегодня 23 вакансии. Евгений Федорович говорит: выгоните руководство оркестра, я приведу в порядок коллектив. На что я ему открыто говорю: "Евгений Федорович, я знаю, что вы приведете в порядок коллектив, вы - гений, но привести его в порядок можно при одном условии - если вы будете работать с оркестром. Если вы сможете разорвать контракты в Гааге или в другом месте, приехать в Россию и заняться с оркестром. Мы готовы заключить с вами контракт на тысячу долларов в месяц. Условно. Больше не можем. Это большие деньги". Он говорит: "Я не могу". Предлагает вместо себя своих помощников. Но это - оркестр, который сегодня никаким помощникам не поднять, тем, кого называет Евгений Федорович, уж во всяком случае.

Когда-то оркестр назывался не Госоркестр под управлением Светланова, а Государственный симфонический оркестр Союза ССР. Он был эталонный, и нам сегодня нужен такой эталонный оркестр Российской Федерации. Я могу быть не объективным, но я имею право на определенный субъективизм, ведь сегодня лучшим оркестром, работающим в Москве, является частный оркестр, Российский национальный оркестр, которым руководит Владимир Спиваков. Когда создавался этот оркестр, туда целыми группами уходили лучшие музыканты. Для того чтобы светлановский оркестр зажил - а я хотел бы, чтобы это был не светлановский оркестр, а Государственный симфонический оркестр Российской Федерации, - там должен быть властный, сильный, мощный художественный руководитель. Каким Светланов является, когда стоит за пультом. Когда его нет, нет и оркестра.

- Это не совсем так. Когда создается такой коллектив, как оркестр, который знаменит только одним - единой художественной волей, - ну как директор может руководить таким оркестром? Если бы это было пять или десять лет назад, когда в Госоркестре были музыканты высшего качества, то можно было представить себе, что во главе становится некий директор, который приглашает дирижеров. Сегодня это невозможно. Сегодня нужно заново создать оркестр, что бы там ни говорили музыканты. Трудно говорить, что есть некий памятник под названием Госоркестр, поскольку этот памятник разрушен. Это - некая легенда о Госоркестре, я эту легенду знаю очень хорошо, поскольку у меня часть семьи работала в оркестре с 40-х годов. Моя позиция очень простая: Евгений Федорович - великий дирижер, гений, его надо окружить почетом, сделать почетным дирижером и заключить с ним контракт на три-четыре концерта в год (он так и дирижирует). И передать оркестр другому главному дирижеру.

- Да, повторить ту же модель. Она не оскорбительна для Светланова. Она, наоборот, щадяща и уважительна. Мне сказал один ваш бывший коллега: что бы вы ни говорили и какое бы разумное решение ни предлагали, прав будет Светланов, потому что он - гений, а вы - управленец. Прав по отношению к культуре, к Богу - может быть. По отношению к управлению учреждением культуры - прав я. К сожалению. Что еще?

- Мое имя связывают всегда с тем, что я - боец на реституционном фронте... Я - чиновник, хоть и высокого звания. Если есть закон, его надо исполнять. Я считаю, что закон плохой - ничего не могу поделать, так мне кажется, - но, коль скоро он принят, мы должны его исполнять. Один из наших аргументов в свое время против этого закона был связан с тем, что он не покрывает всех случаев перемещения ценностей в результате Второй мировой войны. Но закон этот действует.

- Я считаю, что Ирину Александровну надо поблагодарить и проводить на другую работу.

- Это связано с тем, что я к ней хорошо отношусь. Мы используем все возможности, чтобы ее поблагодарить, найти ей достойное место - и поставить во главе музеев Кремля другого человека. Понимаете, я могу сказать, что музей нуждается в улучшении работы, но из-за этого я не могу снять директора. Вот если директор что-то нарушит, сделает что-то страшное, его можно снимать, а просто по итогам деятельности - нет. Одна из самых страшных вещей в России, из того, что имеет отношение к культуре, - что все у нас происходит навсегда. Олег Николаевич Ефремов прислал мне письмо-крик, умоляя перевести МХАТ на контрактную систему сверху донизу. Мы должны по идее все учреждения культуры, учреждения искусства перевести на контрактную систему. С регулярным, раз в три или в пять лет, пересмотром условий контракта, переаттестацией руководителей и рассмотрением вообще деятельности учреждения. К сожалению, министерство культуры этим не занималось и не занимается, хотя мы тратим на эти учреждения деньги налогоплательщиков. Многие нарушения связаны с тем, что у директоров психология частных собственников, произошла этакая полуприватизация учреждений культуры. Произошла в тот момент, когда государство сказало, что не может платить, предложив учреждениям культуры выживать. И, выжив, некоторые решили, что они и есть хозяева. Как в случае с Родимцевой.

И получается, что когда министр культуры говорит директору того или иного учреждения: "Пожалуйста, я вас прошу, разумнее всего покинуть помещение", директор отвечает: "Нет. Я не хочу. Я вас сниму с работы". Для того чтобы сегодня юридически корректно провести всю операцию, нужно создавать комиссию, приглашать прокуратуру, МВД, иногда по итогам проверок Счетной палаты МВД и прокуратура сами приходят... Поскольку все-таки я министр культуры, а не обер-экзекутор, я начинаю защищать своих коллег, говорю, что мы сможем разобраться какими-то своими административными методами, не надо начинать следствие. Но сегодняшняя ситуация такова, что, единожды получив место главного дирижера, главного режиссера, люди считают, что получили эти места навсегда, и не понимают, что это - административные должности. Повторяю, я очень уважаю Ирину Александровну, мы с ней давно знакомы, но лучший для нее вариант - передать дела другому человеку.

- В таких учреждениях, как Эрмитаж, множество проблем. Министерство, по-моему, недостаточно влияет на работу особо ценных объектов культуры, недостаточно контролирует деятельность руководителей этих учреждений. И должно занять более активную, юридически выверенную позицию по отношению к руководству таких учреждений. Мне кажется, что случай Эрмитажа, где есть определенные нарушения - действительно есть, - заставит сделать выводы и руководство Эрмитажа, и Министерство культуры. Но при этом Пиотровский - действительно блестящий директор. А Эрмитаж - активно и живо развивающийся музей. Проблемы есть - например, с учетом, есть и (попробую быть более корректным) юридические коллизии при оформлении аренды. Моя претензия к Счетной палате состоит в том, что отношения с такого рода институтами нельзя выяснять через прессу и не надо видеть в таких учреждениях врагов. Мы встречались с Петром Васильевичем Черномордом, главным аудитором, с его коллегами, договорились не ругаться в прессе. Это - серьезный, важный шаг. Договорились, что мы все тщательно изучим и примем справедливое решение - с нашей общей точки зрения. Мы со Счетной палатой не должны быть, на мой взгляд, в конфронтации. Я - сторонник жесткого контроля за расходованием бюджетных средств. И небюджетных тоже, потому что они зарабатываются в конечном счете на государственной собственности. Тем не менее мы прекрасно понимаем, что есть хороший музей, что - плохой, где хорошая администрация, где - плохая. Вовсе не значит при этом, что хорошей позволяется делать то, что нельзя плохой.