Владимир Швейцер
Греческому премьеру Алексису Ципрасу удается сочетать радикальные лозунги с прагматическим курсом. Фото Reuters
Партийно-политическая система стран – членов ЕС не статична, подвержена достаточно серьезным колебаниям. Эта истина не требует особых доказательств. Другое дело, насколько интенсивен эволюционный процесс, каковы внутренние и внешние факторы, его обусловливающие. При всей важности страновых обстоятельств, определяющих «ветер перемен» на партийном пространстве Европы, нельзя игнорировать и тенденции общеконтинентального, а также глобального характера. Без их учета трудно понять подвижки в умонастроениях избирателей.
Анализируя перипетии многосложного развития современной европейской партийной ситуации, не стоит абсолютизировать классический ленинский тезис о политике как концентрированном выражении экономики. С одной стороны, экономический компонент вроде бы доминирует. С начала XXI века государства – члены ЕС пережили острые кризисные потрясения в финансовой и банковской сферах, не до конца преодолели кризис задолженности; в южноевропейской зоне ЕС сохраняется высокий уровень безработицы. С другой стороны, миграционный кризис охватил в той или иной степени почти все государства ЕС. Волны беженцев, нахлынувшие в 2015 году в Старый Свет, стали следствием не столько экономического упадка прежде всего в африканском регионе, сколько военно-политических конфликтов на севере Африки, но прежде всего в странах Ближнего и Среднего Востока.
Всевозрастающую роль в изменении мировоззрения европейского электората играет нарастание кризиса в сфере международных отношений. Его нельзя уже свести к традиционному противоборству Запада и Востока. Украинский кризис также выявил несовпадение во мнениях евросоюзовских акторов о новой ситуации, потенциально опасной для Старого Света в целом. И избрание Дональда Трампа на пост президента США, и неожиданный лишь на первый взгляд брекзит свидетельствовали о переносе зоны противостояния в ранее монолитный западный лагерь. Кроме того, президентские выборы 2016 года в США обозначили феномен совершенно нетипичного для крупнейшей мировой державы явления. На вершине исполнительной власти оказался человек, по существу, не связанный с выдвинувшей его на высокий пост политической партией. В данном контексте эксклюзивны и итоги брекзита, ибо большинство электората не согласилось с ограничительно-проеэсовским мнением истеблишмента, как консервативного, так и лейбористского. Последующее развитие событий в США и Великобритании свидетельствует, что поисковый период выстраивания новых отношений между различными ветвями власти правящего класса далек от завершения.
Европейский избиратель, участвуя в последние годы в выборах различного уровня – президентских, парламентских, местных, в референдумах любого масштаба, учитывает при принятии решений весь комплекс сопутствующих этим мероприятиям обстоятельств. Здесь и итоги правления тех, кто уже находится у власти, и реальность контраргументов оппозиции, и фактор скандальных разоблачений (подтвержденных документально либо достаточно сомнительных), касающихся главных действующих лиц политического процесса. Результаты выборов отражают двухмерность основной традиционной логики избирателей: опасность возможного ухудшения своего прежде всего социально-экономического положения либо слабую надежду на какие-либо перемены позитивного свойства.
Последние выборы во Франции подтверждают своими результатами обоснованность этой дилеммы для абсолютного большинства электората. Сокрушительное поражение социалистов как в борьбе за Елисейский дворец, так и за места в Национальной ассамблее стало следствием их крайне невнятного курса в вопросах внутренней и внешней политики. Традиционной «смены вех» – на республиканцев – не произошло не только из-за небесспорности фигуры Франсуа Фийона, но и из-за наследия «эры Саркози», не принесшей стране какого-либо ощутимого процветания. Не сработал и фактор «новой силы» в лице Марин Ле Пен и ее Национального фронта. Избиратель вполне разумно предположил, что в современной, во многом неустойчивой внутри- и внешнеполитической ситуации трудно рассчитывать на оправданность близких к экстремизму антииммигрантских лозунгов и невнятного евроскептицизма. Французы оказались не готовы поддержать приход к власти людей, ничем себя доселе на этой стезе не проявивших.
Все эти обстоятельства расклада к весне 2017 года на партийном поле Франции дали шанс выхода на рубежи власти Эмманюэлю Макрону и его наспех собранному движению «Вперед, Республика!». Тем самым политическая система Франции продемонстрировала гибкость – возможность создания модели «два в одном», сочетающей как национально ориентированный, так и проевропейский политический вектор. При этом лидер обновления Макрон не являлся выходцем из главных противоборствующих сторон, хотя и имел опыт руководства важным направлением в предыдущей властной команде. На парламентских выборах явно сработал «принцип домино», причем электорат в своем большинстве проголосовал за парламентариев, имевших в своем багаже лишь кредит доверия от вновь избранного президента.
Возникает вполне закономерный вопрос: явился ли последний выбор французов неким феноменом, схожим с приходом к власти Трампа или же брекзитом? Нам видится иное. Франция продолжила формирование нового стиля политического управления, уже апробированного в Европе по итогам избирательных кампаний последних лет. Начало ему положил приход к власти в Греции Алексиса Ципраса и его команды политических новичков, сохраняющих и по сей день не только радикальные лозунги, но и вполне прагматический курс как внутри страны, так и, особенно, при решении проблемы «греческого долга».
Особым вариантом «евроцентризма» можно считать и итоги президентских выборов в Австрии, где неформально сложили антинационалистический фронт, приведший к власти незаметного до 2016 года экологиста Александра ван дер Беллена.
Особенностью евроцентризма как нового политического стиля во многих странах ЕС является создание препон для вхождения во власть представителей крайних флангов национальной политики, несмотря на увеличение электоральной поддержки экспонентов соответствующих сегментов партийного пространства Европы. Процесс их приобщения к исполнительным функциям государства выглядит весьма проблематичным. Так, в Испании «Подемос» фактически исключен из процедуры формирования правительства, причем лидеров этого леворадикального движения не поддерживают даже генетически родственные им социалисты. На противоположном конце Европы – в Швеции – на дух не переносящие друг друга блоки правых (либералы плюс консерваторы) и левых (социал-демократы с зелеными) готовы скрепя сердце не ставить палки в колеса правительствам меньшинства ради недопущения во власть радикал-националистически настроенных «шведских демократов».
В некоторых государствах ЕС евроцентризм проявляется при неизбежном в особых случаях формировании коалиционных правительств. Так, в Нидерландах после парламентских выборов весной этого года правящие либералы пытались найти общий язык с радикалами из «Зеленых левых» (ЗЛ). Эксперимент окончился неудачей; вхождение ЗЛ в новое правительство на своих условиях было исключено. С другой стороны, в Португалии социалисты смогли сформировать правительство с двумя левыми блоками партий – прокоммунистического и экологического толка, ограничив последних в возможности навязать свой курс коалиционному кабмину.
Пример Финляндии, где националисты из «Истинных финнов», сменив свое руководство, попытались навязать коллегам-коалиционерам собственное видение иммиграционной проблемы, показывает, что в крайних случаях традиционные буржуазные партии способны вытеснить из коалиции тех, кто, по их мнению, не соответствует государственным интересам страны. Эксперимент с формированием неформальной коалиции из части членов правящей Демократической партии и бывших берлускониевцев намечается в Италии. Влиятельная часть истеблишмента не готова разбавить правящий лагерь как с популистами из «Пяти Звезд», так и с национал-сепаратистами из «Лиги Севера».
Сегодня преждевременно говорить о евроцентризме как устойчивой тенденции в соперничестве – партнерстве сил, не приемлющих радикальных решений. Непредсказуемые события в Европе и мире могут лишь вернуть партии на прежние позиции. Но примеры европейской политической жизни позволяют надеяться на благоразумный подход политиков Старого Света к поиску «среднего пути» ради сохранения стабильности.
