Александр Князев
В Тегеране рассчитывают на развитие отношений с Россией. Фото Михаила Рогожина
Вопрос о создании зоны свободной торговли Евразийского экономического союза (ЕАЭС) с Ираном уже несколько месяцев является предметом экспертных обсуждений, становясь заложником общей парадигмы взаимоотношений Ирана с Россией и другими странами – участницами этого интеграционного объединения. Причем Иран остается в нем катастрофически недооцененным партнером. Парадигма заключается в том, что, например, Иран присутствует в российской внешней политике и внешнеэкономической сфере «по остаточному принципу». В Москве чаще всего пользуются Ираном как аргументом в конфликтных ситуациях с США и Европой. А геополитическая ось «Москва–Тегеран» могла бы стать ключевым фактором формирования новой системы сдержек и противовесов в регионе Ближнего и Среднего Востока. Особенно с учетом того, что российские и иранские взгляды на фундаментальные принципы стабильности и развития абсолютно совпадают. Новая конъюнктура глобальных отношений, происходящие трансформации в системе международных отношений, включая так называемый поворот России на восток, очень, кстати, позитивно воспринимаемый политическим руководством Ирана, создают для формирования такой оси достаточно благоприятные условия, актуализируя этот вопрос для обеих стран. Российско-иранское стратегическое сближение могло бы послужить и диверсификации интеграционных процессов, став разумным противовесом растущему китайскому влиянию.
Правомочность самой постановки вопроса о наличии политических и экономических предпосылок для формирования стратегического партнерства между Москвой и Тегераном вполне очевидна. Несмотря на противоречивость истории двусторонних отношений, в течение последних десятилетий в обеих странах присутствуют политические силы, стремящиеся к сближению. Являясь региональными державами с общей границей в достаточно взрывоопасной геостратегической точке – на Каспии, имея общие позиции в вопросах приоритета суверенности, невмешательства во внутренние дела, выступая против внерегионального участия в конфликтных ситуациях на Ближнем и Среднем Востоке, в Средней Азии и на Кавказе, Москва и Тегеран объективно обречены на политическое партнерство. Координируя свои региональные стратегии, две страны могли бы играть не просто важную, но принципиально важную роль в формировании нового порядка во многих периферийных ныне областях региональной политики. Однако пока отношения между Россией и Ираном не содержат даже намека на что-либо стратегическое или хотя бы системное. Иранское направление внешней политики России остается ситуативным, и декларации политических руководителей последнего времени проблемы пока не решают и остаются в основном декларациями. Примерно так же выглядит это направление и в политике Астаны, да и Минска.
Непросто, в частности, и с экономическими предпосылками. Объемы экономического сотрудничества ни в коей степени не соответствуют его взаимовыгодному потенциалу. Примером может служить, в частности, отсутствие какого-либо системного взаимодействия в банковской сфере, что, в свою очередь, становится препятствием и для реализации многих направлений взаимодействия. Тесное экономическое партнерство с Ираном, безусловно, было бы крайне выгодно для российской экономики, но только для «экономики промышленной», производящей конкретный продукт. Для «сервисной» же экономики иранский рынок никакого интереса в России не представляет. Иран, в свою очередь, с одной стороны, заинтересован в приходе российского бизнеса на иранский рынок. Но с другой, в силу «родовых дефектов» самого российского бизнеса – технологической отсталости, зависимости от западных финансовых институтов, незнания специфики иранского рынка – экономическое сотрудничество с российской стороны возможно только в рамках государственных корпораций. Это обстоятельство, в свою очередь, переводит решение вопросов экономического сотрудничества в плоскость принятия политических решений, не всегда определяемых национальными интересами каждой страны. Яркими и широко известными примерами являются срыв поставок Ирану ракетных комплексов С-300, затянувшееся на десятилетия вхождение России на иранский атомный рынок, продолжающееся торможение этого сотрудничества. Определенными силами в Москве иранский фактор используется и просто как разменная монета в отношениях с Западом.
Основным же препятствием в активизации сотрудничества, не говоря уже о формировании полноценной геополитической оси, является общее для двух наших стран тесное переплетение вопросов стратегического партнерства с внутренней политической борьбой. Борьбой, которая происходит между, условно говоря, экономическими элитами, ориентированными на Запад, и частью элит, преследующих национальные интересы собственных стран. Существующие в Москве лоббистские группы США и ряда их союзников занимают позиции, позволяющие влиять не только на решения по линии отдельных финансово-экономических групп, а также госкорпораций, но и на решения сугубо политического характера. Естественно, что для США и их ближневосточных союзников стратегическое партнерство Ирана и России является крайне нежелательным. Прозападное лобби в Тегеране также имеет достаточный ресурс влияния, несмотря на известные общие политические установки руководства ИРИ. Результатом этих действий является стратегический саботаж многих экономических и политических партнерских проектов, многих достигаемых договоренностей между руководством двух стран. Эта предыстория в значительной мере влияет на существующий уровень взаимного доверия политических и бизнес-элит в негативную сторону. Необходимо признать, что не способствует росту доверия и позиция части политической элиты в России, ревностно относящейся к росту регионального влияния Ирана.
Одним из используемых антироссийских (в Иране) и антииранских (в России) инструментов являются существующие в общественном мнении стереотипы в представлениях друг о друге, во многом пессимистичные и даже откровенно негативные. Часть иранского общества испытывает недоверие к российской политике, основываясь на ряде исторических эпизодов, а в России население в основном вообще не имеет четкого представления об иранском обществе. В этой ситуации действия прозападных лоббистов в Москве и в Тегеране получают и поддержку в соответствующих структурах, в том числе аналитических, в спецслужбах, внешнеполитических ведомствах, предлагающих высшему политическому руководству стран рекомендации по выработке стратегических решений, в том числе как по двусторонним отношениям РФ и Ирана, так и по позициям, занимаемым в отношении Запада. Существует и достаточное количество региональных акторов, для которых возникновение подобной оси стало бы крайне неблагоприятным фактором. В этом ключе необходимо оценивать активизацию российского направления в политике Саудовской Аравии и других стран, входящих в Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива (ССАГПЗ) в последние месяцы.
В Тегеране же, напротив, российский вектор, наравне и совместно с китайским, рассматривается как приоритетный. Хотя есть и сторонники прозападного пути развития, и ориентации на исламский мир. Сейчас в Иране происходит достаточно серьезный внутриполитический конфликт, в котором вопросы внешнеполитической ориентации занимают важное место. Иранская инициатива о присоединении к ЗСТ ЕАЭС свидетельствует о хорошем потенциале сторонников ставки на евразийский (считай, российский) вектор, несмотря на то, что собственно в правительстве, включая и президента Хасана Рухани, доминируют так называемые реформаторы, сторонники сближения с США и Западом в целом. К счастью, не они определяют стратегию развития страны. У тех же, кто принимает принципиально важные политические решения, очень высокие ожидания от партнерства с Россией, в том числе в формате ЕАЭС. Не факт, что эти ожидания будут бесконечны: есть пример с ШОС, к участию в которой Иран сильно охладел, особенно после последнего саммита в Уфе. И если не будет адекватной, в том числе по времени, реакции на инициативу по зоне свободной торговли ЕАЭС, это просто сработает в интересах той части иранской политической элиты, которая настроена на сотрудничество с Западом и Югом.
