Ближний Восток: из прошлого в будущее

Президенты Египта и Туниса Хосни Мубарак и Зин аль-Абидин Бен Али ушли. Лидер Ливии Муаммар Каддафи следующий?
Фото Reuters

Волна протестов накрыла страны Ближнего Востока, грозя выйти за пределы этого региона и превратить его в пространство (идея которого еще несколько лет назад отбрасывалась как несостоятельная) «Расширенного Ближнего Востока». Эта волна выросла из пороков власти и социальных язв, ее вызвали уходящие в историю условия становления государств региона, унаследованные ими от прошлого, но так и не преодоленные линии разломов – полиэтничность, многоконфессиональность и регионализм, как и методы функционирования созданных этими государствами силовых структур.

Эта волна преодолевает границы, не видя различий между существующими политическими системами – идет ли речь об авторитарных республиках, «джамахирийском народовластии», вновь появившейся иракской парламентской демократии или монархиях. Где-то протесты перерастают в революции, где-то форма их проявления «скромна» – обращенная к королю просьба разрешить создание политической партии в Саудовской Аравии, апеллировавшая к милости эмира демонстрация кувейтских лиц без гражданства или «зеленый марш» в Маскате, участники которого, выражая свою лояльность султану, обвиняли его министров в «торпедировании процесса реформ». Но это «скромное» волеизъявление свидетельствует: волна растекается по странам Залива.

Протесты (ставшие возможными благодаря техническим достижениям современности) доказали, что Ближний Восток стремится стать неотъемлемой частью избавленного от биполярности мира. Носители этого стремления – молодые и образованные, верящие в будущее своих стран мужчины и женщины. Это разночинный (часто связанный с депрессивными регионами или оттесненными от исполнения властных функций этноконфессиональными группами) средний класс – итог социальных и экономических трансформаций, произошедших в странах Ближнего Востока, пока у власти там находились режимы, противником которых этот класс себя сегодня провозглашает. Этот класс стремится модернизировать процесс принятия политических решений, желая стать его полноправным участником. Методы его действия создают новый канал социальной мобильности, – начавшаяся в 1950-е годы эпоха военных переворотов, менявшая социальное лицо Ближнего Востока и его политическую элиту, ушла в прошлое. Если в Египте время, начавшееся с приходом к власти Насера, и не завершилось, то роль его армии кажется изменившейся, она становится гарантом политического переустройства.

Средний класс далек от того, чтобы считать себя приверженцем сложившейся партийной системы. Речь идет не о «хрупких» правящих партиях, построенных на патронажно-клиентельных связях, а о партиях системной оппозиции, давно интегрированных (в роли «младших братьев») в политический ландшафт. Египетские насеристы и Вафд, сирийские коммунисты, как и алжирские, йеменские или иорданские аналоги этих партий, их застывшая, приспособленная к поддержанию союза с авторитарным истеблишментом идеология не пользуется симпатией людей, выходящих на улицы ближневосточных городов. Они создают свои политические структуры или сочувствуют гонимым поборникам исламской идеи. Лишь одно условие – эти поборники не должны быть дискредитированы вхождением во власть, лозунг «Аллах акбар» весом на улицах Дамаска, Саны или Бенгази, но не Каира или Басры. Его провозглашают в Манаме, к нему апеллирует стремящаяся к легальной деятельности саудовская Исламская партия нации, но в бахрейнском случае он нужен, чтобы подчеркнуть, что в противостоянии режиму сплочены шииты и сунниты, а в саудовском – обеспечить единство раздираемой регионалистской и конфессиональной неприязнью «саудовской нации». Это относится и к Йемену и Ливии с их противоречиями между севером и югом, Триполитанией и Киренаикой.

Важнее другое обстоятельство – средний класс ближневосточных государств патриотичен. Годы мучительного формирования вызвали в нем понимание государственного пространства их стран как единственно возможного поля политической деятельности. Элита всех населяющих эти страны этнических и конфессиональных групп далека от того, чтобы дробить это (пусть и ущербное) пространство. Важнейшая «икона» демонстрантов – национальный флаг, даже если исторически (бахрейнский случай) он был боевым стягом правящей династии. Решение проблем иракских, саудовских, ливанских или бахрейнских шиитов возможно только в пределах их стран. Любая постановка вопроса о создании широкого шиитского государства – миф или иллюзия. Существующие государства Ближнего Востока останутся реальностью его политической карты. Контакты же вероисповедно различных групп («Хезболлах», ХАМАС, египетские, иорданские или сирийские «Братья-мусульмане») с Ираном не делают эти группы меньшими патриотами, чем их «светские» противники. Это лишь тактика, усиливающая их в пределах собственных стран.

Все же «пейзаж после битвы» станет иным. Он изменится потому, что в странах региона появятся властные структуры, где будут присутствовать группы элиты, формирующиеся в ходе далеких от своего завершения волнений. Сегодняшний мир плохо их знает или предвзят по отношению к ним. Что ж, если этот мир однажды сказал «демократия», то ему необходимо привыкать к этим новым элитам, осознавая, что усвоение ими ценностей консенсусного решения будет мучительно (Ирак тому доказательство). Чтобы Ближний Восток перешел на современный уровень развития, миру придется, отталкиваясь от идеи демократии, понимая, что ее формы не могут быть идентичны везде и повсюду, вести диалог с этим регионом.

Это огромный вызов, имеющий и частные ответвления. Одно из них очевидно: ближневосточный конфликт и его сегодняшнее проявление – судьба мирных договоров между Израилем, Египтом и Иорданией. Однако разве эта ситуация не была плодом авторитарного решения, сделав мир между обеими сторонами «холодным» и политически не приемлемым для тех, кто еще недавно находился вне сферы его принятия? Тогда вновь – разве лозунг демократии не должен заставить мир стремиться к подлинному урегулированию этого конфликта, требуя, чтобы все региональные силы шли к реальному, а не мнимому согласию?