Дмитрий Саймс: "Отношения США с РФ могут попасть в опасную полосу"

У американских сенаторов остается мало времени, чтобы ратифицировать Договор о СНВ.
Фото Андрея Терехова

Президент Центра Никсона (Вашингтон) и издатель журнала National Interest Дмитрий САЙМС рассуждает в беседе с корреспондентом «НГ» Андреем ТЕРЕХОВЫМ о перспективах развития российско-американских отношений после промежуточных выборов в Конгресс США в экономической и военной сферах, в Иране. Эксперт также рассказывает о том, как в Америке меняются подходы к Китаю, который становится новой сверхдержавой.

– Господин Саймс, каковы шансы, что новый Договор о СНВ будет ратифицирован до конца года?

– Все зависит от того, что хочет президент Барак Обама. Хочет ли он получить очередной повод обвинить республиканцев в том, что они занимаются подрывом его политики и американских внешнеполитических интересов? Или же он хочет ратифицировать договор? На самом деле добиться одобрения договора просто. Я могу сказать это с известной уверенностью, поскольку у Центра Никсона хорошие контакты с республиканцами в Сенате.

В Сенате есть те, кто голосовал бы против документа, даже если он был подписан республиканской администрацией. Причем на том основании, что в России с правами человека дело обстоит не лучшим образом. В числе других поводов отказа: Москва не полностью разделяет подходы США по основным внешнеполитическим вопросам, включая Иран, а также по-прежнему вызывает раздражение целого ряда американских союзников в Европе. Например, весьма трудно будет уговорить поддержать договор сенатора Джима ДеМинта. Но таких сенаторов меньшинство.

Большинство же хотят проголосовать «за». В первую очередь потому, что они не хотят, чтобы у США были сложные отношения с основными великими державами. Сенаторы понимают пользу партнерских отношений с Россией. Согласно традиции если международный договор уже подписан президентом, то вопрос стоит так: на каких основаниях его следует отвергнуть, а не почему его нужно ратифицировать? Создавать практику, при которой международные договоры отвергаются из-за каприза, нецелесообразно: ведь сегодня это договор, подписанный демократом, а завтра это может быть документ, подписанный республиканцем.

Большинство республиканцев готовы проголосовать «за». От администрации Обамы требуется очень мало, чтобы это произошло. Она попробовала кавалерийскую атаку в сенатском комитете по международным делам, когда в типичной манере Обамы, поддержанной сенатором Джоном Керри, республиканцам сказали: мы подписали замечательный договор, и давайте, ребята, ратифицируйте его в той форме, в какой он есть, а в резолюцию о ратификации не вставляйте своих никому не нужных мыслей. Этот подход явно не прошел. В итоге в основе резолюции, которая была принята в сенатском комитете по международным делам, был не внесенный первоначально проект Керри, а проект старшего республиканца в комитете Ричарда Лугара. В результате «за» помимо входящих в комитет демократов высказались и трое республиканцев.

– Достаточно ли этого, чтобы договор теперь поддержали две трети всего Сената – 67 сенаторов?

– Демократы близки к цели. Но я не уверен. Кроме того, хочется, чтобы договор был ратифицирован не 67 голосами, что будет означать, что республиканцев за него проголосовало очень мало, а чтобы его поддержало значительное большинство. Нужно еще чуть-чуть поправить согласно республиканским пожеланиям резолюцию о ратификации. Напоминаю, что резолюция о ратификации – это не договор. В ней нет ничего, что было бы обязательным для российской стороны. Сенатор ДеМинт пытался вставить в резолюцию положения, которые могли бы интерпретироваться Россией как изменение подхода к ПРО. Это было отвергнуто сенатским комитетом по международным делам, и на этом не настаивают ни, пожалуй, самый влиятельный критик договора в Сенате сенатор Джон Кайл, ни сенатор Джон Маккейн. Но эти ведущие республиканцы настаивают на четком положении, согласно которому консультативная комиссия, которая создается в рамках договора, не будет иметь прав интерпретировать содержание документа таким образом, который бы накладывал ограничение на американские программы противоракетной обороны. Мне кажется, что администрация может этот пункт несколько усилить, что устроит значительное большинство республиканцев.

– Какую роль в процессе ратификации договора играет проблема модернизации американского ядерного арсенала?

– Конгресс США работает так, что сплошь и рядом законодатели добавляют связанный и несвязанный вопрос к другим резолюциям – будь то резолюция о ратификации договора или американский военный бюджет. Администрация Обамы торжественно поклялась, что собирается тратить деньги на модернизацию ядерного арсенала. Республиканцы говорят: чем больше мы сокращаем свои вооружения, тем нам важнее, чтобы то оружие, которое остается, было современным и надежным. Администрация принимает этот аргумент, но в общем и целом, хотя она не готова дать обязательства по конкретным цифрам затрат на модернизацию и сказать, в чем она, по крайней мере в первые годы, будет заключаться. Требования республиканцев минимальны. Если Обама считает, что это важный договор, он должен договориться с республиканцами по данным вопросам, никак не меняющим содержания договора и не затрагивающим российские интересы.

В противном случае договор, возможно, и будет ратифицирован, но с минимальным перевесом. Сейчас шансы на ратификацию на основе резолюции, одобренной в сенатском комитете по международным делам, 6:4.

– Как в целом могут развиваться российско-американские отношения в случае потери демократами значительной части мест в Конгрессе в результате промежуточных выборов 2 ноября?

– Основная полемика между республиканцами и демократами касается внутренней политики. Российская тема минимально присутствует в нынешней избирательной кампании.

По основным, важным для американского избирателя вопросам Россия не полностью согласна с США, но явно не ведет себя как противник.

Опасность в другом. Я никогда не видел в Америке такой степени поляризации избирателей, как сейчас. У обычных людей, которые, как правило, не слишком увлечены политикой, особенно с республиканской стороны, полное неприятие нынешней администрации. Когда значительная часть электората воспринимает Обаму как мусульманина, это показатель того, что для многих людей президент выглядит как чуждый им человек.

При этом эмоциональном накале оппозиции Обаме любая инициатива президента, особенно если он после выборов пойдет на дальнейшую поляризацию, может вызвать неприятие и сказаться на внешней политике. Республиканцы будут атаковать по каким-то вопросам только потому, что они ни в чем не хотят помогать Обаме. Кому-то это может показаться мелким политиканством. Но вдумайтесь: большинство республиканцев считают, что Обама пытается кардинально поменять Америку, причем так, что обратить эти изменения вспять будет трудно.

Миллионы нелегальных иммигрантов будут получать гражданство. Это изменит демографическую картину американского электората на годы вперед. Обама пытается выделить из системы налогообложения низший средний класс и возложить основное налоговое бремя на высший средний класс. В Америке уже сейчас 45% избирателей не платят подоходный налог. Президент хочет, чтобы не платили больше половины населения. Тогда вести классовую борьбу против наиболее преуспевающих американцев станет легко. Все большая социализация здравоохранения, финансовой системы вызывают негативные эмоции: мы знаем по опыту, что, когда государство начинает все контролировать, все большее число людей приучаются к мысли, что они зависят от государства, а не от частной инициативы.

Если считать, что Обама хочет вести Америку по неверному пути, который станет неизменным, то на все его инициативы начинаешь смотреть под негативным углом – хотите ли вы помогать этому опасному президенту, который никак не заинтересован в диалоге с оппозицией? Такой подход к двухпартийности неизбежно порождает контрреакцию, которая распространяется на внешнюю политику. Отношения с Россией могут попасть в опасную полосу. Билл Клинтон после выборов в Конгресс 1994 года, когда демократы потеряли большинство, резко изменил курс и сказал, что время «большого правительства» прошло. Он стал ориентироваться по многим важным экономическим вопросам на договоренности с республиканцами. Если Обама поступит, как Клинтон, думаю, двухпартийность во внешней политике удастся поддерживать.

– Как вы оцениваете перспективы сотрудничества России и США в сфере противоракетной обороны?

– В принципе возможности есть. Это в интересах двух держав. Я искренне убежден, что администрация президента США не видит ПРО как систему, направленную против России. Я много разговаривал по этому поводу с высокопоставленными представителями Пентагона и рядовыми чиновниками Минобороны и ни разу ни от кого не слышал, что это делается против России. Специалисты вне администрации также в один голос говорят, что против России ПРО не направлена. Конечно, когда что-то строишь и международная обстановка меняется так, что партнер становится противником, начинаешь применяться к новым угрозам. Но пока таких намерений у США нет. С другой стороны, Россия находится в регионе, где она может быть очень полезна как партнер при создании ПРО. Мне кажется, что есть достаточно возможностей, чтобы сделать ПРО каналом партнерства, а не очагом разжигания противоречий. На эти вещи нужно смотреть максимально конкретно: какие угрозы существуют, какие системы и где можно построить для их отражения и что можно сделать, чтобы никто не считал, что это делается против него.

– Кстати, о том, против кого разворачивается ПРО. Понимают ли в администрации Обамы мотивацию осторожного поведения России в отношении Ирана? Может ли Вашингтон помочь Москве компенсировать потенциальные негативные последствия от обострения отношений с Ираном на Северном Кавказе и в Центральной Азии?

– Во-первых, Соглашение 123 (по мирному атому) – это непрямая, но очевидная компенсация за экономические потери России в результате отказа Москвы поставлять Ирану комплексы С-300. Во-вторых, Россия пытается присоединиться к Всемирной торговой организации. Опять-таки никто прямо не говорит: пусть Москва поддержит нас по Ирану, а мы поможем ей вступить в ВТО. Но все понимают, что если Россия идет на рискованные варианты с Ираном, то важно, чтобы российское руководство и общество видели, что это делается в контексте партнерских отношений с США. Вступление в ВТО – очень важный компонент процесса. Я не очень уверен, что могут сделать США, чтобы помочь России по иннограду Сколково и превращению столицы в международный финансовый центр, но готовность со стороны администрации Обамы в рамках ее ограниченных возможностей идти навстречу тоже есть.

Надо понимать, что для США – правильно или неправильно – проблема Ирана стала чуть ли не апокалипсической. Есть люди, которые считают, что иранская угроза преувеличивается, а диалог с Тегераном мог бы принести лучшие результаты, но это не подход администрации и не подход Конгресса. Администрация считает, что Иран – это вызов США № 1. Она между молотом и наковальней: с одной стороны, создание иранского ядерного оружия было бы для нее большим политическим и стратегическим поражением. С другой стороны, израильская атака против Ирана могла бы иметь для США тяжелые последствия. Администрация Обамы поглощена темой Ирана и ставит ее во главу угла, строя отношения со всеми другими странами. Когда другие державы ведут себя как партнеры, разумные люди в администрации и Конгрессе готовы идти этим странам навстречу.

– Воспринимается ли сейчас рост Китая в Америке как угроза? Возможна ли конкуренция между Вашингтоном и Пекином за Москву?

– Пока КНР не воспринимается как военная угроза. Надо отдать должное китайцам – они ведут себя достаточно осторожно, в том числе и в военном строительстве, чтобы не создавать впечатление, что у них есть агрессивные намерения. Определенная нормализация между материковым Китаем и Тайванем тоже сыграла конструктивную роль. С другой стороны, Китай постепенно становится экономическим вызовом Америке. Это создает новую внутриполитическую динамику в США. Если раньше в основном американские деловые круги амортизировали любые американо-китайские разногласия, то сейчас в американском деловом мире происходит размежевание и определенные группы занимают совсем другие позиции.

В недавно вышедшей книге Стефена Хэлпера отражена другая озабоченность: пусть у Китая нет агрессивных военных намерений, но он представляет альтернативную политико-экономическую модель, которая может оказаться популярной во многих развивающихся странах и подорвать американские лидирующие позиции. В том числе и экономические: у Хэлпера, например, есть ощущение, что США проявляют разборчивость в том, как и с кем они торгуют, как и кому они помогают, а Китай готов делать все что угодно, если это приносит ему немедленную экономическую и политическую пользу. Наконец, китайцы все более уверены в себе. Это пока проявляется в первую очередь в отношениях КНР с соседями. Например, в последнее время у Пекина стали несколько более напряженные отношения с Японией. В Юго-Восточной Азии опасения относительно Китая нарастают. Всего несколько лет назад мы говорили о разнице в подходах соседей к КНР и к России. Большинство российских соседей были, объективно говоря, противниками Москвы. А китайские соседи тогда говорили США, что китайцы не белые и не пушистые, но по крайней мере они ни на чьи любимые мозоли не наступают и не надо создавать с Пекином ненужных проблем. Сейчас китайские соседи начинают просить стратегического присутствия США и американских гарантий безопасности и говорят, что опасаются усиления КНР. Это становится новым фактором в американо-китайских отношениях. По мере того как Китай становится сверхдержавой, элементы соревновательности и связанной с ними напряженности в отношениях с США будут нарастать. Они далеки пока от кризиса. Сейчас здравый смысл и сотрудничество преобладают в обеих странах. Если надо похвалить администрацию Обамы, то именно за то, что в отношениях с КНР она в основном проявляла разумную сдержанность. Пока я не вижу конфликта между США и Китаем, который побуждал бы Вашингтон отчаянно искать союзников против Пекина. Но, конечно, когда США строят новые отношения с Индией, то отчасти в уме держат Китай. Когда госсекретарь Хиллари Клинтон предлагает гарантии безопасного судоходства в проливах, прилегающих к КНР и ЮВА, понятно, что имеется в виду. Поэтому когда в этом контексте США смотрят на РФ, то в стратегическом плане Россия вписывается в американское представление о создании факторов сдерживания КНР. Но дело в том, что американская внешняя политика редко отличается долгосрочным стратегическим планированием. Как правило, все ориентировано на то, что работает сегодня, самое большее – следующие два-три года. Поэтому стратегические соображения в отношениях с КНР не являются доминирующими в американском подходе к России.