Владимир Чижов: "Южный поток" надо сделать приоритетным проектом ЕС"

Саммит "Восточного партнерства" в Праге.
Фото Reuters

21 мая в Хабаровске откроется двухдневный саммит России и Евросоюза. В интервью «НГ» постоянный представитель России при ЕС Владимир Чижов рассказал о повестке встречи, ходе переговоров по новому базовому соглашению, дал оценку высылке двух российских дипломатов из Брюсселя и разъяснил, почему Москве важно добиться включения трубопровода «Южный поток» в число приоритетных для ЕС.

– Владимир Алексеевич, российские аналитики указывают на системный кризис в отношениях России и ЕС. Согласны ли вы с такой оценкой?

– Не согласен. Системного кризиса в моем понимании того, что это значит, нет. Более того, системного кризиса между Россией и Евросоюзом в принципе быть не может, ибо степень взаимозависимости партнеров в различных областях достаточно высока, чтобы служить своего рода страховочной сетью. Для сравнения: объем товарооборота России с ЕС в 16 раз больше, чем РФ с США.

– Хорошо, что в отношении России в ЕС нет своей поправки Джексона–Вэника...

– Поправки Джексона–Вэника действительно нет. А застарелый сюжет транссибирских перелетов, по возрасту чуть ли не сопоставимый с американской ограничительной внешнеторговой поправкой, мы рассчитываем с Евросоюзом урегулировать. Это не значит, что у нас нет проблем в отношениях. Они есть. Часть из них – вполне объективные. Мы живем в условиях глобальной экономики. Нынешний глобальный финансово-экономический кризис наглядно показал, что никому от его последствий не увернуться, и любые решения по выходу из него должны быть скоординированы. Эта тема обсуждается и на саммитах РФ–ЕС, и в формате «восьмерки», и в формате «Группы 20».

Есть проблемы, связанные с непростым внутренним развитием Евросоюза. Не буду углубляться в детали судьбы Лиссабонского договора о реформе ЕС. Но понятно, что нам, чтобы планировать дальнейшее взаимодействие, необходимо иметь ясность относительно конфигурации органов управления ЕС.

Еще один блок проблем связан с последствиями расширения. К сожалению, некоторые из новых членов ЕС пришли в него со шлейфом «фантомных болей» прошлого. У кого-то это восходит к советскому периоду, у кого-то – к эпохе Российской империи. Конечно, это не упрощает дела, учитывая, что ЕС принимает основные политические решения на основе консенсуса. Можно было бы только приветствовать в общем-то неплохой принцип евросолидарности, если бы мы не сталкивались то и дело со случаями злоупотребления им, когда некоторые страны-члены фактически используют его для удовлетворения своих узких интересов и потакания своим фобиям.

– Расскажите, пожалуйста, каких результатов России и ЕС удалось достичь в рамках построения четырех общих пространств с момента последнего саммита Москвы и Евросоюза?

– Последний саммит состоялся 14 ноября прошлого года в Ницце. За это время мы достаточно неплохо продвинулись по большинству «дорожных карт» построения общих пространств. Если взять первую «дорожную карту» – общее пространство внешней безопасности, – политический диалог обороты поддерживал, состоялось несколько встреч министра иностранных дел Сергея Лаврова с его еэсовскими коллегами. На международных встречах мы координировали свою работу. В плане кризисного урегулирования успешно завершено участие российской вертолетной группы в операции ЕС в Чаде и ЦАР. Теперь наши вертолетчики вместе со своими еэсовскими коллегами влились в состав ооновской операции, которая развернута в регионе.

Были, конечно, проблемные вопросы, такие как ситуация на Южном Кавказе, включая деятельность Наблюдательной миссии ЕС в Грузии. Но мы взаимодействовали и по этим темам.

Что касается общего пространства свободы, безопасности и правосудия, целый ряд проектов получил развитие. Идет безвизовый диалог – то есть переговоры, имеющие конечной целью установление безвизового режима поездок граждан России и Евросоюза. Говорить о том, что здесь мы вышли на финишную прямую, было бы преждевременно: потребуются еще определенные усилия и политическая воля. Но процесс идет.

Общее экономическое пространство и отраслевые диалоги неплохо развиваются. Некоторые идут вперед более активно, другие несколько отстают. Например, транспортный диалог нам надо несколько активизировать. Мы запускаем сейчас диалог по региональному сотрудничеству и в ближайшие месяцы рассчитываем начать диалог по сотрудничеству в области здравоохранения.

По научно-техническому сотрудничеству, образованию и культуре (четвертая «дорожная карта») тоже есть определенные результаты. В частности, достигнута договоренность о возобновлении соглашения о сотрудничестве в научно-технической области. Российская сторона рассматривает вопрос о взаимодействии с ЕС в контексте 7-й Рамочной программы научно-технического развития до 2013 года.

– Какова программа-максимум на саммит 21–22 мая в Хабаровске?

– Программа-максимум – это выработка совместных подходов к финансово-экономическому кризису. Механизм «двадцатки» после апрельской встречи в Лондоне не рассосался, как и сам кризис. Можно говорить уже об обмене опытом борьбы с кризисом каждой из сторон и о координации инициативных шагов.

Второй момент – разговор по энергетике с учетом недавних инициатив российской стороны о совершенствовании международно-правовой базы сотрудничества в этой сфере.

Президент Дмитрий Медведев выступил с данным предложением 20 апреля в Хельсинки. События последних месяцев показали, что правовую базу в области энергетики нужно менять. По большому счету в Евросоюзе серьезные люди это понимают и признают, что Энергетическая хартия – документ из другой эпохи, он другого формата. Там 50 с лишним стран. И для входящей в это число Японии, например, при всем уважении к этой стране, проблема транзита особого значения не имеет. Она важна для России, ЕС и транзитных стран.

Третий вопрос – реформа архитектуры евро-атлантической безопасности, включая наше предложение о Договоре о европейской безопасности. Не стану предвосхищать итог этой дискуссии, поскольку отношение среди стран ЕС к конкретным аспектам нашей инициативы пока неоднозначное, но тем не менее интерес к обсуждению этой темы в Евросоюзе есть.

– Есть ли в повестке дня грузинский сюжет?

– Грузия и Молдавия будут обсуждаться в числе прочих региональных сюжетов. Недавнее развитие ситуации в Молдавии ставит вопрос, как Евросоюз работает со своей страной-членом Румынией, чье руководство делало известные заявления и занималось щедрой раздачей румынских паспортов в Молдавии. Получается, что статус неграждан в Латвии и Эстонии – это приемлемая ситуация для Евросоюза. Одновременно массовая раздача румынских паспортов, то есть паспортов Евросоюза, гражданам соседней страны – это тоже нормально. Но то и другое логически плохо сочетается друг с другом.

– Россию ЕС обвинял в раздаче российских паспортов в Абхазии и Южной Осетии...

– Совершенно верно. По мнению ЕС, российские паспорта в Абхазии и Южной Осетии – это плохо. Это пример двойных стандартов, которые нельзя оправдать даже концепцией евросолидарности.

– Есть ли подвижки в переговорах партнеров по новому базовому соглашению на смену Соглашению о партнерстве и сотрудничестве (СПС)?

– Переговоры идут. В начале июня мы планируем начать пятый раунд. Раунд состоит из заседаний четырех рабочих групп по разделам будущего соглашения и пленарного заседания, которое пройдет в середине июня, где будут подведены итоги и приняты решения на дальнейшее. Мы уже выходим на уровень редактирования консолидированного текста на переговорах. Некоторые нестыковки есть. Есть объективные трудности. Например, по экономическому разделу: незавершенность переговоров по вступлению России в ВТО затрудняет переговорный процесс, поскольку в нынешнем СПС примерно треть текста посвящена темам, которые так или иначе регулируются нормами Всемирной торговой организации. Чтобы вести речь о дальнейшем развитии сотрудничества с ЕС в этой области, что могло бы выглядеть как «ВТО +», надо знать, к чему приделывать плюс, то есть конкретные условия вступления России в организацию.

Трубопроводы остаются главным связующим звеном между Россией и ЕС. Фото с сайта www.nord-stream.com

– Какова структура будущего соглашения?

– У нас есть общее понимание о структуре. Будут преамбула, политический раздел. И разделы по другим «дорожным картам», условно говоря, раздел свободы, безопасности и правосудия; экономический; образования, науки и культуры. В дополнение к этому будет раздел о механизмах сотрудничества. Говорить о механизмах хотелось бы, имея ясность о судьбе Лиссабонского договора ЕС: либо, если договор вступит в силу, у нас появятся постоянные партнеры на другой стороне стола, либо мы опять будем иметь дело с полугодовыми председательствами.

– Влияют ли на взаимоотношения РФ и ЕС осложнения, возникшие в последнее время во взаимодействии России и НАТО? Речь идет о высылке двух российских дипломатов из Брюсселя в начале мая.

– Я могу прокомментировать ситуацию с высылкой в личном качестве, как отец одного из пострадавших. (Лишенный аккредитации в Бельгии атташе постпредства России при НАТО Василий Чижов – сын постпреда России при ЕС Владимира Чижова. – «НГ».) Я реагировал на эту ситуацию с возмущением и отвращением. В свое время, работая в Москве, в том числе заместителем министра иностранных дел, я курировал отношения России с НАТО и прекрасно понимаю, как эта организация работает. Если там принимается подобное решение, это наверняка не от незнания того, кто чем занимается. Это – сугубо политическое решение. Есть мнение, что одной из мишеней этой акции должен был быть я. Это явно политическая провокация. Причем грубая и топорная, на которую российская сторона дала адекватный ответ. Совершенно очевидно, что инцидент нанес урон российско-натовским отношениям.

– А российско-еэсовские отношения от этого пострадают?

– Надеюсь, что на них произошедшее не отразится. По крайней мере те сигналы, которые я получаю в этой связи из еэсовских структур, говорят: в ЕС не заинтересованы в том, чтобы это отразилось на наших связях.

– В середине апреля Европарламент, принимая резолюцию об отношениях с Россией, подавляющим большинством голосов отверг предложение внести в ее текст формулу «стратегическое партнерство». Эксперты утверждают, что сторонам необходима новая формула взаимодействия на обозримую перспективу. Как вы это видите?

– У Европарламента нынешнего созыва прошла последняя сессия, и теперь депутаты готовятся к выборам, которые пройдут 4–7 июня. Этот орган ЕС известен принятием резолюций, достаточно невыверенных как политически, так и в смысловом и даже фактологическом отношениях. Иногда это делается в спешке, иногда – под воздействием эмоций. Но эти резолюции объединяет одно – ни одна из них не имеет обязывающей силы для исполнительных структур Евросоюза.

Что касается формулы «стратегическое партнерство», то все представители исполнительных структур ЕС и стран-членов в последнее время регулярно подтверждали ее. Дело, конечно, не в словах, а в реальном содержании. Чтобы наполнить стратегическое партнерство реальным содержанием, нам и нужно то базовое соглашение, над которым мы работаем.

– Как вы оцениваете взаимодействие с ЕС в сфере энергетики?

– Россия для Евросоюза является важнейшим энергетическим партнером. ЕС, в свою очередь, крупнейший потребитель российских энергоносителей. Но дело не только в торговле углеводородами или электроэнергией, но и в совместной работе по повышению энергоэффективности, изучению альтернативных источников энергии. Не надо забывать и о ядерном сегменте нашего энергодиалога с ЕС.

– В ходе последней газовой войны с Киевом Москва критически отзывалась о «механизме раннего предупреждения», который не смог предотвратить тяжелых последствий для стран ЕС в связи с вынужденным перекрытием трубы Россией. Можно ли сейчас говорить о том, что за полгода до зимы РФ и ЕС в достаточной мере сотрудничают друг с другом и располагают инструментами для недопущения повторения кризисных энергетических ситуаций?

Безвизовые поездки россиян в ЕС пока в перспективе. Фото Григория Тамбулова (НГ-фто)

– Механизм раннего предупреждения в сфере энергетики – достаточно полезная обоюдная инициатива. Это не значит, что где-то стоит красный телефон прямой связи и кто-то кому-то звонит и говорит: «Сейчас отключим газ» или «Трубу прорвало». Это, конечно, важно, но дело не только в этом. Речь идет и о подготовке законодательных мер, проектов с третьими странами. В этом контексте у нас возникали вопросы об эффективности механизма предупреждения, когда в марте ЕС с Киевом приняли декларацию о модернизации газотранспортной сети Украины. Делалось это без нас. Мы ознакомились с проектом декларации буквально за несколько дней, когда, по заверениям наших еэсовских партнеров, что-либо менять было уже поздно. Этот документ вызывал массу вопросов. Например, за время, пока я работаю на еэсовском направлении, Евросоюз постоянно, как «Отче наш», твердил о необходимости диверсификации маршрутов. А в той декларации было написано, что необходимо расширить пропускную способность ГТС Украины на 60 миллиардов кубометров, то есть более чем в полтора раза. Какая уж тут диверсификация? А главное – откуда они возьмутся, эти 60 миллиардов кубометров? Взяться они могут только из России, поскольку другого источника для ГТС Украины не существует в природе. Если говорить о диверсификации, подобный проект лишь укрепил бы доминирующее положение Украины как транзитной страны. С тех пор мы получили массу заверений как со стороны ЕС, так и от украинского руководства о том, что ничего без нас они делать не собираются.

– Удалось ли сторонам сблизить позиции по вопросу обходных трубопроводов?

– На сегодняшний день перспективный проект Nord Stream («Северный поток») внесен Евросоюзом в число приоритетных проектов обеспечения энергобезопасности Европы. Мы рассчитываем, что и «Южный поток» получит этот статус, поскольку он в не меньшей степени его заслуживает.

– Что дает России включение Nord Stream в число приоритетных для Евросоюза?

– Этот статус предполагает приоритетное прохождение соответствующих документов через институты Евросоюза, в том числе финансовые. Это своего рода знак качества ЕС. «Южному потоку» такая поддержка могла бы быть политическим подспорьем.

– Считаете ли вы, что запущенное Евросоюзом «Восточное партнерство» направлено на выстраивание Брюсселем сферы влияния на постсоветском пространстве?

– Есть ряд критериев для оценки проектов ЕС. Из них в числе главных – наличие адекватного финансирования. На «Восточное партнерство» выделено всего 600 миллионов евро на несколько лет. Характерно, что у шести стран, являющихся объектами «Восточного партнерства», – Азербайджана, Армении, Белоруссии, Грузии, Молдавии и Украины – разное отношение к проекту. На саммит «Восточного партнерства», который прошел в Праге 7 мая, прибыли не так много лидеров крупных стран Евросоюза, да и далеко не все шесть фокусных стран были представлены первыми лицами. В любом случае наша позиция сводится не к тому, чтобы противодействовать «Восточному партнерству». Как любая региональная инициатива, она имеет право на существование. Для нас важно, чтобы то, что делается в рамках этой инициативы, не было направлено против российских интересов, на искусственный отрыв этих стран от сотрудничества с Россией. Мы против того, чтобы данные страны СНГ ставились перед искусственной дилеммой: либо вперед, в светлое будущее с Евросоюзом, либо назад – с Россией. А то, что такие признаки на начальном этапе «Восточного партнерства» были, – факт. Мы не против сотрудничества стран СНГ с ЕС. Мы по большому счету даже не против той голубой мечты, которая существует в некоторых странах, – об эвентуальном членстве в Евросоюзе. Главное, чтобы это не создавало новых разделительных линий в Европе.

– Россия была бы против вступления Грузии и Украины в ЕС?

– Мы никогда этого не говорили. Если говорить об Украине, этот проект пользуется в отличие от идеи вступления в НАТО достаточно широкой поддержкой населения. Что касается Грузии, я уверен, что Евросоюз с нынешним режимом в Тбилиси в этом плане дело иметь не захочет.