Переформатирование Барселонского процесса

Николя Саркози сумел договориться с Ангелой Меркель о модернизации Барселонского процесса.
Фото Александра Шалгина (НГ-фото)

Хотя процесс ратификации Лиссабонского договора еще не завершен, европейцы, окрыленные успехом, в последние месяцы заметно активизировали свою внешнюю политику. В марте наконец стало известно, какими проблемами они займутся во второй половине года, когда президентство перейдет к Франции.

Николя Саркози сумел договориться с Ангелой Меркель о модернизации так называемого Барселонского процесса, регулирующего отношения между ЕС и странами южного Средиземноморья. Однако не является ли переформатирование Барселонского процесса и создание «Союза для Средиземноморья» пустым ребрендингом, призванным скрыть бездействие за завесой пышных слов?

Новый проект пока очень сырой, но уже ясно, что он не содержит ничего нового по сравнению с продуманными и отработанными целями Барселонской декларации 1995 года. Как и в предшествующее десятилетие, стороны займутся политическими (борьба с терроризмом), экономическими (поощрение регионального сотрудничества, формирование благоприятного инвестиционного климата, подготовка к созданию зоны свободной торговли) и социально-гуманитарными (защита окружающей среды, миграция) вопросами. Источники финансирования останутся прежними по крайней мере до 2010 года. Изменится лишь структура управления: планируется, что у Союза появится два сопрезидента с каждой стороны со сроком полномочий в два года и секретариат, который будет управляться двумя содиректорами.

В чем же смысл новой инициативы? Чем плох Барселонский процесс? Да ничем, кроме одного – его эффективность недоказуема. Изначально намерение Саркози зарезервировать эту сферу внешней политики для узкого круга европейских стран, выходящих к Средиземному морю, чтобы в камерной обстановке более эффективно и оперативно решать острые проблемы нелегальной миграции, загрязнения Средиземного моря, сохранения биоресурсов, объясняется именно желанием действовать. И с этой точки зрения Саркози потерпел свое первое серьезное поражение на европейской арене, будучи вынужденным вернуться к исходному формату сотрудничества.

В суете дипломатических споров и французы, и немцы забыли о главном – каков тот фундамент, на котором они собрались возводить новое здание дружбы между двумя сторонами mare internа? В первом же приближении возникает ряд вопросов.

Во-первых, Средиземноморье стоит особняком среди внешнеполитических приоритетов Евросоюза. Этому есть специфическое объяснение, хотя, как и многие другие регионы, Северная Африка поддерживает весьма тесные связи с ЕС. Евросоюз является главным торговым партнером для стран южного Средиземноморья. Алжир и Ливия – два крупнейших африканских экспортера в страны ЕС: ежегодно они ввозят товары, в основном топливо, на сумму 24 и 26 млрд. долл. соответственно. Растет товарообмен между двумя сторонами Средиземного моря: объем торговли между ЕС и Марокко достиг в 2006 году 17,5 млрд. евро, между ЕС и Египтом – 16,3 млрд. евро.

Специфика отношений кроется в том, что южное и восточное Средиземноморье – источник одной из главных проблем для ЕС, а именно массовой миграции. Четыре крупнейшие диаспоры выходцев из третьих стран, проживающих в Европе, имеют средиземноморские корни: в странах ЕС проживают 2,3 млн. турок, 1,7 млн. марокканцев, 800 тыс. албанцев и 600 тыс. алжирцев, не считая тех, кто уже получил гражданство европейских стран. Эта миграция оказывает сильное давление на социальную инфраструктуру стран Евросоюза. В Германии доля безработных среди турецкого меньшинства достигает 25%, во Франции около 30% алжирских и марокканских иммигрантов не имеют постоянной работы, в то время как для выходцев из других европейских стран этот показатель составляет всего 7,7%. Чуть менее половины иностранцев, состоящих на бирже труда, или 226 тысяч человек, – выходцы из Алжира, Марокко и Туниса, требующие пособий, социальных выплат.

Из этого вытекает второе соображение: способность североафриканских стран экспортировать собственные внутриполитические проблемы в Европу вместе с эмигрантами порождает сомнение в применимости таких традиционных инструментов внешней политики, как помощь развитию и обещания создать зону свободной торговли к 2010 году. Европейцы в течение 30 лет оказывают регулярную помощь этим странам; только Марокко получила 1,472 млн. евро между 1995 и 2006 годами. В ближайшие три года (до 2010 года) Алжир получит 220 млн. евро, Египет – 558, Марокко – 654, Палестинская автономия – 632, Сирия – 130, Тунис – 300. Но создать на эти деньги рабочие места и развитую социальную инфраструктуру в этих странах, чтобы удержать молодое и голодное население от эмиграции в Европу, вряд ли удастся.

Сегодня почти невозможно оценить эффективность подобного рода вложений. Экономический рост в этих малоразвитых, преимущественно аграрных странах крайне не стабилен и зависит буквально от всего – климата (неурожай), отмены квот на текстиль (проигрыш в конкуренции с Юго-Восточной Азией), повышения цен на нефть. Для чего же европейцы «подкармливают» эти государства, лишая дополнительного дохода своих обездоленных сограждан? При этом складывается парадоксальная ситуация: европейцам приходится платить «в два конца» – с одной стороны, они постоянно и безрезультатно увеличивают помощь бедным южным соседям, с другой стороны – кормят эмигрантов из этих самых бедных стран у себя дома.

Решительность, с которой европейцы поддержали 14 марта на саммите ЕС идею заменить неэффективный Барселонский процесс аморфным «Союзом для Средиземноморья», стала очередным подтверждением излишней увлеченности Евросоюза строительством межрегиональных структур взаимодействия. Пришло время осознать, что единая внешняя и оборонная политика ЕС не только слаба, но и неэффективна. Именно это станет главным препятствием на пути европейских внешнеполитических амбиций в ближайшее время.

Однако хорошая новость заключается в том, что неэффективность помощи – общемировая проблема, которая пока не имеет решения. Европейский опыт наглядно продемонстрировал, что наиболее устойчивую мотивацию к развитию имеют те страны, которые рассчитывают не на материальное поощрение, а стремятся приобщиться к ценностям.