Алексей Малашенко В последнее время принято говорить о «второй большой игре за Центральную Азию», в которой судьба региона решается в треугольнике Россия–Китай–США. Действительно, нечто вроде игры имеет место. Эта все та же, начавшаяся еще в начале 90-х игра, и говорить правильнее не о треугольнике, а как минимум о квадрате, одной из сторон которого являются тамошние государства.
Чтобы разобраться в ситуации, надо исходить из того, что упомянутая игра не носит однозначно конфронтационного характера. Да, соперничество. Но есть и желание сотрудничать, и поводы для сотрудничества. Взять хотя бы наркотрафик, в разрушении, а точнее в ослаблении, которого заинтересованы все. Здесь переплетаются и интересы американцев, безуспешно пытающихся задержать рост наркобизнеса в Афганистане, и России, которая уже давно стала наркомостом в Европу. (Саму Россию от тотальной наркотизации пока спасает главный национальный напиток.)
Существует проблема нестабильности, связанная с наличием в регионе религиозного экстремизма. Не будем преувеличивать силу здешних исламистов. Самостоятельно они не в силах инициировать никакой «исламской революции». Но вот «раскачивать» общество они в состоянии и, конечно, готовы поучаствовать в любом социальном конфликте. Сам миллиардный Китай время от времени чувствует себя неуютно от выступающих под зеленым знаменем уйгурских сепаратистов, призывающих к созданию в Синцзяне и юго-восточном Казахстане исламского государства. И Пекин, и Москва, и Вашингтон целиком и полностью за светские режимы.
Правда, порой можно услышать мнение о том, что пресловутый халифат в 10-миллионной Ферганской долине, если он возникнет, может стать инструментом в руках США, который может быть использован против Китая. Но это скорее фантазия, во всяком случае, на ближайшие годы.
Вряд ли может состояться серьезная конкуренция и в военно-политической сфере. Китай для себя такой вариант всерьез не прорабатывает. Шаги, которые в этом направлении предпринимают США, вряд ли можно рассматривать как цельную стратегию. Наиболее внушительно здесь выглядит Россия, сохранившая и даже укрепившая позиции в Киргизии, Таджикистане и Узбекистане, а осенью прошлого года заявившая о планах по созданию в регионе мощной военной группировки. Такого рода присутствие накладывает определенные обязательства.
Ставки сделаны
В декабре 2004 года Владимир Путин в связи кризисом на Украине говорил: «Мы не готовы, не хотим и не будем брать на себя ответственность за полное решение конфликтов. Мы не согласны, чтобы какая-либо из сторон перекладывала ответственность за разрешение кризисов на Россию». Это высказывание вполне применимо и к другим странам постсоветского пространства.
Вроде бы путинским словам можно верить. И все же видится в них двойное дно. Ведь стремясь к усилению своего военно-политического присутствия в странах Центрально-Азиатского региона, Россия неизбежно становится ответственной за их судьбу, точнее, за судьбу правящих там режимов.
Как минимум Москве придется «отвечать» за Киргизию, которой еще предстоит пережить немало бурных приключений, «бдить» в Узбекистане, с которым в ноябре 2005 года подписан Договор о союзнических отношениях, третья и четвертая статьи которого фактически допускают российское вмешательство при возникновении внутреннего конфликта.
Как не без иронии отмечает политолог Сергей Караганов, «похоже, что нам уступают достаточно опасную и политически привлекательную нишу гаранта стабильности в... бывшей советской Центральной Азии». А руководитель Центра обороны и информации США в России Иван Софрончук комментирует такую позицию следующими словами: «Россия говорит: если у вас какие-то беспорядки на улицах, звоните в Москву┘» Интересно, кого конкретно попросят к телефону, если позвонят?
Справится ли Россия с ролью гаранта, сказать пока нельзя. Для этого необходим очень тонкий баланс твердости и гибкости, а также большой дипломатический искус.
А вот Китай от такого рода ответственности уходит, дистанцируясь от любого внутреннего конфликта.
Американцы занимают скорее выжидательную позицию. Их активность, как и деньги, выделяемые на обустройство местного пространства, строго дозирована. Иногда кажется, что они бросили базу в узбекском Ханабаде с тайной радостью. Не проявляют они больше бурных эмоций относительно оранжево-революционного процесса, который, очевидно, откладывается до лучших времен. Разочарование Вашингтона в перспективах скорой демократизации пролило бальзам на российскую официальную политическую душу, для которой упоминание о правах человека звучит скрежетом зубовным.
Консенсус между Россией, Китаем и США зиждется на том, что все заинтересованные лица отдают себе отчет в том, что в ближайшей перспективе никто из них не станет в регионе, оттеснив конкурентов, единоличным патроном.
Сознают это и местные режимы, которые получают возможность – в зависимости от собственных устремлений – сотрудничать с каждым из внешних партнеров, не боясь рассориться из-за этого с остальными двумя. За примерами такого рода разносторонней ориентации ходить недалеко.
5 июля прошлого года саммит стран ШОС рекомендовал участницам коалиции в Афганистане вывести военные базы из Центральной Азии. Речь шла конкретно об американском присутствии на киргизском аэродроме «Манас». К тому времени американцам уже было предложено эвакуироваться из узбекского Ханабада. Однако новое киргизское руководство сочло для себя более выгодным не прогонять союзников из Манаса, тем более что они платят Бишкеку за аренду территории 52 млн. долл. да в придачу еще 10 млн. в качестве помощи в военном строительстве. И Москва, которая бурно приветствовала удаление военных США из Узбекистана, без особых обид выказала понимание принятому киргизским руководством решению.
Экспансия Китая
Противоречия, конечно, имеют место. Известно, что Китай предъявляет особые права на доминирующие позиции в Шанхайской организации сотрудничества. И Россия вынуждена это признавать. Ей очень непросто найти себя в рамках ШОС, тем более согласиться с уделом младшего, точнее среднего, брата при китайском старшинстве. Когда в октябре 2005 года Пекин предложил выделить на кредитование центральноазиатских членов ШОС на льготных условиях 900 млн. долл., то Россия, естественно, не могла аплодировать такому великодушию, расценив его как еще большее повышение неформального статуса Китая. Москва выступила против китайского предложения о введении в Центральной Азии режима свободной торговли (в этом случае падут последние барьеры на пути китайских товаров).
Экспансия Китая, которая еще, по сути, даже не началась, подобно лаве, будет продвигаться вперед, покуда бушует вулкан китайской экономической реформы. По соседству с таким исключительным по размерам и весу единым этнокультурным массивом каждый чувствует свою неполноценность. Это присуще России, население которой от Урала до Дальнего Востока составляет меньше 30 млн. (этакая «сибирская Сахара»). А в Казахстане болезненно реагируют на тот факт, что здесь уже обосновались 100 тыс. китайцев, охотно берущих в жены казашек, что, по мнению некоторых местных этнологов, является началом китаизации.
Лакомый кусочек – Казахстан
Основное соперничество в регионе сводится к контролю над углеводородами и трубопроводами. В центре интриги – Казахстан с его 13-м (а возможно, уже и 11-м) местом по запасам нефти в мире. Примерно 60 млн. добытой нефти сегодня с решимостью выйти в 2010–2012 гг. на рубеж в 100 млн. тонн, а в 2015-м достичь 150 млн. Конечно, в Персидском заливе нефти больше. Но, во-первых, на повестке дня нынче стоит поиск и разработка новых месторождений. Во-вторых, именно казахстанская нефть может «вытянуть» нефтепровод Баку–Тбилиси–Джейхан, который пока что больше наполнен политикой, чем нефтью, в-третьих, в казахстанской нефти крайне заинтересован Китай, собственные запасы которого при нынешних темпах разработки могут исчерпаться через 13 лет.
Активность Китая в Казахстане растет не по дням, а по часам. Китайская национальная нефтяная корпорация с 1997 года инвестировала сюда без малого 10 млрд. долл. Она же стремится купить целиком компанию «Петроказахстан». Завершено строительство нефтепровода Атасу–Алашанькоу, по которому будет перекачиваться 10 млн. тонн с перспективой выхода на 50 млн. тонн.
Прочны в Казахстане позиции России. Через нее идет экспорт казахстанской нефти, в частности по нефтепроводу Каспийского трубопроводного консорциума, ключевая роль в котором принадлежит России.
Что касается США, то, преследуя свои интересы, они обеспокоены скорее проникновением Китая, чем привычно устойчивым положением России. Такое ощущение, что американцы выжидают, чтобы сказать свое веское слово в самый критический момент.
Заинтересованность в нефти Казахстана со стороны «внешних держав» открывает ему широкое поле для экономического, а следовательно, и политического маневра, выбора – с кем и по какому поводу вести разговоры о сотрудничестве.
В каком-то смысле аналогичным образом пытается вести себя и Туркмения, обладающая 2% разведанных в мире запасов природного газа. Однако возможности Туркмении действовать по казахскому образцу ограниченны, ибо интерес к туркменскому газу Китая и США сдерживается целым рядом причин, включая технологические особенности транспортировки. Потому пока что главным контрагентом Ашхабада является Москва.
Для России – более, чем для других держав, – характерно взаимопереплетение, даже единство экономики и политики (последний газовый скандал между Россией и Украиной тому яркое свидетельство). Она в значительной степени творит свою политику руками «Газпрома», что подтверждается недавно подписанными соглашениями с Узбекистаном и Киргизией. Похоже, президент и его администрация бесповоротно уверовали в то, что державное будущее России зиждется на энергетике, а заодно и соответствующей инфраструктуре. Правда, последняя будет меняться, в частности разрастаясь в меридиональном направлении, то есть «обтекая» Россию (первая ласточка – Баку–Тбилиси-Джейхан), к чему Кремлю следует быть готовым.
Квадрат из пунктиров
В начале статьи было сказано, что более подходящей фигурой геополитической геометрии в Центральной Азии является квадрат, одна из сторон которого – страны региона. Однако сторона эта, так сказать, «пунктирна» и сложена из нескольких «национальных отрезков».
Чисто центральноазиатская кооперация практически отсутствует. О Великом шелковом пути помнят только верблюды и культурологи. Каждый выживает в одиночку. Дееспособны только смешанные международные организации – ШОС, ЕврАзЭс, ОДКБ, – и только в силу присутствия в них зарубежного магнита. Выдерните внешний стержень, и эти конторы тоже угаснут. Таким образом, интеграция Центральной Азии может происходить только при давлении в этом направлении извне.
Достанется всем
В обозримом будущем победа здесь не достанется никому. Будет конкуренция, но сохранится и взаимодействие. Будут возникать и распадаться временные мини-коалиции, действовать система противовесов. И в этой системе Россия вправе рассчитывать на заметное место. Ее влияние в регионе устойчиво хотя бы потому, что в нем косвенно заинтересованы и Китай, и США. Надо только разобраться, в какой мере отношения с центральноазиатскими партнерами должны строиться на рыночной, а в какой – на приятельской основе.
Тем временем США, как им и положено, продолжат, хотя и не столь азартно, рассуждать о демократии. Россия – о вечном, о цивилизационной специфике, об опасности оранжевых бунтов. Главное, что и в Москве, и в Вашингтоне, и, конечно, в Пекине в ближайшем будущем возобладает сухой прагматизм: страны региона будут приниматься такими, какие они есть. И это, пожалуй, устраивает всех.
И последнее: на центральноазиатском поле появляются новые игроки, например Европа, которая пока только-только заявляет о своих намерениях, но готова к их постепенной материализации. Есть Токио, предложивший в 2003 году формат сотрудничества «Япония + Центральная Азия». Есть, наконец, мусульманский мир, вмешательство которого может вообще спутать многие карты. В общем, делиться придется всем игрокам.
Дарья Гармоненко 
