Сергей Маркедонов Роль выборных процедур в политической жизни непризнанных государств трудно переоценить. Более того, непризнанные государства в силу целого ряда очевидных причин обречены на проведение выборов. Выборы в подобного рода образованиях – это символический акт, своеобразный месседж международному сообществу. Они призваны продемонстрировать, что несмотря на все усилия «сильных мира сего», государственная машина непризнанного образования эффективно работает. Выборные процедуры в непризнанных государствах имеют и серьезный практический смысл. С каждыми новыми выборами образования, стремящиеся к окончательному отделению от «большого брата» (Абхазия и Южная Осетия от Грузии, Приднестровье от Молдовы, НКР от Азербайджана), институционально укрепляются. Мало того, выборные процедуры в непризнанных образованиях – это не просто тест на их государственную состоятельность. Это – конкуренция в легитимности и состоятельности с «большим братом», демонстрация единения политической элиты и населения непризнанного образования перед лицом внешней угрозы. И, наконец, выборы – это ресурс надежды на то, что политической элите непризнанного образования удастся преодолеть свой маргинальный статус и войти в семью «объединенных наций» не со двора. Все иные варианты политического развития и политической легитимации (кроме демократического) работают на укрепление имиджа международного изгоя.
До президентских выборов в Абхазии казалось, что у политической элиты этой республики есть хорошие шансы на то, чтобы со временем добиться международного признания. Абхазия уверенно шла к первым в своей истории альтернативным президентским выборам. Партии и СМИ, оппозиционные власти, создавали предстоящим выборам образ демократического волеизъявления. 3 октября 2004 г. непризнанная Абхазия теоретически могла бы обыграть признанную международным сообществом Грузию на поле демократии и легитимности. Ведь за всю постсоветскую историю Грузии верховная власть в этой стране переходила из рук в руки исключительно революционным путем. Абхазия могла продемонстрировать пример иного рода – с помощью выборной процедуры обеспечить передачу высшей власти в республике и мирный (нереволюционный) уход с политической сцены первого президента, «отца-основателя» абхазской независимости. При таком развитии событий непризнанная республика получала бы ощутимое идейно-политическое преимущество перед Тбилиси. И в самом деле, зачем состоятельному государству переходить под юрисдикцию государства, испытывающего перманентный кризис легитимности?
Однако действительность оказалась не столь благоприятной для абхазской стороны. Очевидный конфуз с подведением итогов голосования, обвинения официальной власти в административных злоупотреблениях, подтасовках и нарушениях, разговоры об отмене выборов, радикализация политического противоборства между фаворитами президентской гонки Раулем Хаджимбой и Сергеем Багапшем – вот далеко не полный перечень предварительных итогов президентских выборов в непризнанном государстве. Тест на государственную состоятельность не сдан, политическая стабильность в республике поставлена под сомнение, а внутриполитический раскол ставит под вопрос саму независимость Абхазии - даже и непризнанную. Все дело в том, что абхазская элита повторила практически все ошибки, допущенные грузинскими национал-радикалами в начале 1990-х гг. Главными среди них являются гиперболизация внешнего фактора, игнорирование внутренних противоречий, этноцентричная политика
Начиная с 1993 г. в Абхазии произошла инструментализация «грузинской угрозы». Кознями Тбилиси оправдывались неудачи и просчеты абхазской власти. Коррупция и раздача должностей «своим людям» в ее высших эшелонах представлялись как меньшее зло по сравнению с внешней опасностью. Правящий клан президента Владислава Ардзинбы, по сути, монополизировал патриотизм и идею защиты абхазской государственности. Однако и первый президент республики, и его окружение, и официальный преемник – Рауль Хаджимба недооценили внутренние вызовы собственной власти. У лидеров непризнанного государства сложилась иллюзия, что достаточно обвинить оппонента в прогрузинских симпатиях и безопасность собственной власти гарантирована. Но ярлык «пособника грузин» со временем перестал работать. И целый ряд вчерашних соратников «отца-основателя» Абхазии, и рядовые избиратели, почувствовав «аристократизацию» властной элиты и оттеснение от вершин республиканской власти активных защитников независимости, пополнили ряды оппозиционеров. «За что боролись?» – стал главным вопросом лидеров абхазской оппозиции. Абхазское общество как социум с сильным влиянием традиционных институтов (например, прямой демократии) плохо выстраивается по вертикали. Этот факт был проигнорирован и Кремлем, сделавшим ставку исключительно на Рауля Хаджимбу. Между тем еще в мае 2003 г. влиятельный «московский абхазец», бывший министр внутренних дел Абхазии Александр Анкваб предупреждал, что «на будущих выборах возможность назначить президента через административный ресурс будет исключена». Но правящий клан, решивший разыграть операцию «Преемник» по российскому образцу, не учел самую малость – абхазский социокультурный контекст. То, что хорошо работает в России, в Абхазии не прошло. Пророссийские настроения абхазов были также переоценены. Готовые на военно-политическую помощь и ситуативное использование поддержки России жители Абхазии оказались вовсе не готовы стать послушным российским электоратом. Голосование в пользу Сергея Багапша и трех других кандидатов на пост главы республики стали доказательством того, что абхазские и российские интересы далеко не во всем тождественны.
Как и Грузия в начале 1990-х гг., Абхазия после 1993 г. сделала ставку на этничность как главный принцип организации власти. Фактически Абхазия позиционировала себя как этническое абхазское государство. Подобная политика в стратегическом плане оказалась не слишком дальновидной. На сегодняшний день большая и экономически влиятельная армянская община фактически не получила достойного представительства в органах власти и управления всех уровней. Завтра-послезавтра эта проблема способна кардинально изменить весь политический ландшафт непризнанного государства. Не слишком перспективной представляется и отношение официального Сухуми к грузинской (точнее сказать, мегрельской) общине Гальского района. Между тем гальских мегрелов можно было (и нужно было) превратить в союзников абхазской власти, учитывая непростые грузино-мегрельские отношения. Это бы, во-первых, сняло определенную часть обвинений и подозрений Сухуми в этнической предвзятости, во-вторых, разрешило бы отчасти проблему перемещенных лиц, а в-третьих, способствовало бы стабилизации ситуации в самом проблемном районе Абхазии – Гальском. По крайней мере лояльные абхазским властям мегрелы были бы для Сухуми гораздо предпочтительнее, чем «пятая колонна». Результаты выборов 3 октября 2004 г. однозначно говорят в пользу этого тезиса.
На сегодняшний день Абхазию рано записывать в разряд несостоятельных государств. Отсутствие международного признания не влечет за собой превращение государства в «failed state». Однако сами лидеры постсоветской Абхазии, начав в период парада суверенитетов бегство от «малой империи», повторили большинство ошибок своих «заклятых друзей». Борьба за формирование полноценного государства была принесена в жертву политическим амбициям правящего клана и этническому самолюбию. Разрешение послевыборного кризиса со временем снимет все вопросы по поводу того, быть Республике Абхазия или не быть. Пока же очевидно одно: проверку выборами непризнанное государство не выдержало.
