СНГ как результат импровизации

Олжас Сулейменов: «Моя жизнь всегда была сопряжена с историей страны».
Фото из личного архива писателя

Одним из самых ярких участников VII Форума творческой и научной интеллигенции стал писатель, литературовед, поэт, дипломат, постоянный представитель Казахстана в ЮНЕСКО Олжас СУЛЕЙМЕНОВ. В беседе с корреспондентом «НГ» Региной БУДАРИНОЙ он поделился своими взглядами на историю СНГ, образование молодежи, а также рассказал о личном – временах своего детства.

– СНГ исполнилось 20 лет. На ваш взгляд, реализовались ли те идеи, которые были заложены в основе этого союза?

– Нет. В свое время я говорил и Михаилу Горбачеву, и Александру Яковлеву, что мы вошли в перестройку без четкой программы, без перспективы. Мы знали только, что советская власть, как выяснилось, плохая. Но надо ли было все рушить, надо ли было, например, отказываться от колхозов и совхозов? Чем плохо коллективное хозяйство? Хотели, чтобы все сразу стали фермерами. Не стали. За 20 лет не привилось фермерство, и это понятно, ведь у нас сознание общинное. Было ли так необходимо отказываться от идеи Советов? А ведь даже само слово «совет» вычеркнули отовсюду и во всех видах. В казахском языке есть древнейшее слово «кенес» – совет. Оно было вдруг забыто. А вместо него появились какие-то заимствованные арабизмы, иранские слова, такие, как «мажилис», «маслихат».

Надо было всю систему продумать. Китайцы, к слову, не отказались от социализма, от идеализма, и резко пошли в гору. А как обществу жить без идеалов? У нас их теперь нет. И люди моего поколения должны думать о том, что сказать новому поколению, лишенному наших принципов, идеалов и мировоззрения. Сейчас во главе – личный успех, личные деньги, а интересы коллектива и государства стоят на последнем месте. А ведь слова «Не спрашивай, что страна может сделать для тебя, спроси себя, что ты можешь сделать для страны» принадлежат совсем не социалисту, а американскому президенту Кеннеди. Это идеология, которой у нас сегодня нет.

Сама по себе идея СНГ – неплоха. Но, поскольку не было продуманного плана, а лишь сплошная импровизация, как песня акына, то результат – налицо. Надо было собрать коллектив профессионалов со всех республик, историков, экономистов, ученых, провести мозговой штурм, обсудить проекты законов, сделать аргументированные выводы, и, возможно, удалось бы избежать многих ошибок. И история нам подсказывает, что такой подход работает.

– Что изменили бы в жизни, если бы была такая возможность?

– Моя жизнь все время была сопряжена с историей страны. Поэтому я попытался бы изменить жизнь страны, обладая, конечно, нынешними знаниями. В 80-е годы, в начале перестройки была возможность влиять на ситуацию. Сейчас я вижу не только ошибки других людей, но и ошибки всего нашего поколения. И нельзя сказать, что сегодняшний результат – неожиданность. Уже в те годы ясно было, что все катится не туда. И сейчас ни одна из бывших республик СССР не чувствует себя надежной опорой для будущих поколений. Даже в такой мощной республике, как Россия – разве народ уверен в будущем? И, как бы ни говорили мы, что у нас все хорошо и замечательно, общая неуверенность чувствуется везде. Но что-то можно сделать и сейчас. Надо влиять на молодежь, надо ее готовить, надо писать такие книги, которые они прочли бы. Я сейчас работаю над изданием такой небольшой книги-цитатника, обращенной к молодежи. Я хочу, чтобы у молодежи воспитывались понятия чести, достоинства, культуры, воспитывалось сознание, мировоззрение, правильное понимание всего мира вокруг.

– Олжас Омарович, а какие события вашего детства сформировали вас как личность?

– Я рос в военные годы. Конечно, это время нельзя назвать легким. Несмотря на то что мы жили в глубоком тылу, война была повсюду – 300 грамм хлеба по карточкам, постоянная нехватка продуктов, одежды, еще чего-то. Помню, в 1943 году я пошел в первый класс в алма-атинскую школу №1. После окончания уроков нам давали сорговый суп и булочку, что поддерживало наш интерес к учебе.

Через много лет, будучи уже взрослым, я нашел в каком-то букинистическом магазинчике книжку стихов Шиллера. Напечатанная на бумаге плохого качества, похожей на оберточную, эта книжка была предназначена для библиотек (так на ней, во всяком случае, указывалось). Но, самое интересное, ее год выпуска – 1943. Представьте себе, Гослит издавал в середине войны стихи немецкого поэта. Неожиданная грань советского режима – подсказка к тому, что мы воюем не с немецкой культурой, не с немецким народом, а с фашизмом.

Одним из штрихов военного времени был бандитизм, который процветал тогда в стране. Мы жили на окраине Алма-Аты, в неспокойном районе, на наших глазах происходили массовые драки, которые сопровождали проводы молодых ребят на фронт. Перед отъездом обязательно устраивались такие побоища – улица на улицу. Так сводились старые счеты и обиды. А на следующий день они уходили, чтобы воевать плечом к плечу в одном окопе.

В 1944-м я видел, как гнали с вокзала «переселенцев». Только позже я узнал, что это были чеченцы, ингуши, карачаевцы, балкарцы – целые народы выселяли из родных мест. Это произвело на меня незабываемое впечатление, которое я пронес через всю жизнь, и когда я стал депутатом Верховного Совета СССР, в июне 1989 года выступил с предложением начать работу над законом по реабилитации репрессированных народов. Мою идею поддержали, а закон был принят позже Верховным Советом РСФСР.

Вот так события детства воспитывали меня, оказывали свое влияние на мою будущую жизнь.

– Поэт, общественный деятель, дипломат – кем вы себя в первую очередь считаете? Что приоритетно в жизни?

– В разные времена – по-разному. Я писал в одном из предисловий о том, что «Слово о полку Игореве» надо читать коллективом специалистов, объединенных в одной личности. Исламист, тюрколог, поэт, историк, лингвист. Мне кажется, мне удалось совместить в себе знания по всем этим направлениям. И сейчас мои исследования в лингвистике подтверждают эту мысль – этимологией слов нужно заниматься людям, которые чувствуют слово поэтически. Лингвистика – вообще комплексная, сложная наука, требующая многих знаний. Сейчас я пытаюсь обобщить результаты многолетней работы в новую концепцию языкознания.