Дарья Курдюкова
Картины проецируются на своды музея.
Фото с официального сайта Министерства культуры РФ
Возможно, между организаторами выставки «Эмоции» – Музеем современной истории России, где проходит показ, РОСИЗО и Министерством культуры – произошла нестыковка. Первые две институции анонсировали экспозицию просто как стремящуюся стимулировать зрителя к «воодушевленному переживанию» искусства, а из министерства пришло письмо с заглавием «Новые тенденции государственной культурной политики в сфере современного искусства».
На вернисаже «Эмоций» замминистра культуры Владимир Аристархов сообщил газете Art Newspaper, что министерство «планирует спонсировать то искусство, которое положительно сказывается на россиянах». По его словам, ведется масса исследований того, как искусство влияет на психику, а о биеннале современного искусства тому же изданию Аристархов отозвался: «Большей мерзости я не видел». И как передает Lenta.ru, «отметил, что существуют стереотипы о современном искусстве, считается, что «это эпатаж, это порнография, это, скажем так, нетрадиционное понимание добра и зла», но оно может влиять и своей красотой.
Вспоминая отношение к современному актуальному, заточенному на эксперимент искусству в России и появившийся осенью госдоклад о культуре за 2013 год, где говорилось об искусстве академическом, о всевозможных творческих союзах, но ни-че-го, к примеру, о Премии Кандинского, поощряющей актуальное творчество, нетрудно было предположить, что «Эмоции» важны даже не столько показанным на Тверской (хотя в последние годы Музей современной истории России не отличался внятной выставочной программой), сколько высказыванием позиции государства в отношении contemporary art.
О самой выставке долго говорить не приходится – она камерная, в полсотни работ, несмотря на попытки превратить пространство «в капеллу эпохи Возрождения», как писали организаторы. 11 художников, имена которых, известные Аристархову, но не столь знакомые широкой публике, куратор Владимир Длугач собирал через Facebook. Это ничего, что живопись теряет при любом репродуцировании, зато среди поколения родившихся в 1960–1970-х многие – члены Союза художников России. Это нормальная интерьерная живопись, эскизно перемешавшая все, на что любо смотреть: детские портреты, пейзажи и натюрморты, будто застывшие в невесомости и не имеющие перспективы испортиться, более или менее одетые и вовсе обнаженные красавицы, музыканты, стилизованные под Средневековье сценки охоты. Многим можно подыскать аналогии из истории искусства: тут передвижники и чуть попозже, там вспоминающие раннее Возрождение назарейцы и прерафаэлиты, но привнесенные в день сегодняшний по-новому, с красным маникюром. Хотя некоторые авторы уходят почти в абстракцию – тоже путь. Впрочем, устроители выставки намекают на то, что теперешние экспоненты «дышат в спину» самой что ни на есть великой традиции: на своды проецируются картины всех эпох, причем так плотно, что в боттичеллиевское «Рождение Венеры» втиснулись и рокайльная галантная сценка, и Шагал.
Какие тут новые тенденции в развитии современного искусства, осталось не вполне понятным, да и отчетное письмо Министерства культуры было не столь категоричным и ни о чем подобном не вспоминало. Разве что приводились слова гендиректора Музея современной истории России Ирины Великановой, что этот проект соответствует новой концепции развития музея. Но тут ведь как с ложечками: и хотя еще не ясно, нашлись ли они, а осадок уже остался.
Эмоции нужны всем, но кому-то на психику влияют «Эмоции», а другому эксперименты актуального искусства. Зачем их ссорить, если все – сфера современной культуры? «Если звезды зажигают – значит это кому-нибудь нужно?» и «нужны новые формы». В министерстве ценят авангард и хорошо помнят, что стало с россыпью многочисленных групп и их экзерсисов после спецпостановления ЦК ВКП(б) 1932-го «О перестройке литературно-художественных организаций» и установления генеральной линии соцреализма. Ортега-и-Гассет в «Дегуманизации искусства» писал, что реалистические произведения воспринимать проще, поскольку они понятнее, но эстетическое переживание модернизма появляется из более сложных форм. «Дегуманизация», как и слово «реставрация», имеет разные оттенки, зачем отказываться от какого-то одного? Пестование традиций не заменяет поисков нового.
При этом нужно помнить, что Минкульт не обходит вниманием и поддержкой и некоторые проекты актуального искусства. Ведомство анонсировало выставку «Забытая война (комментарии)» на Винзаводе, где было и актуальное, то самое на эксперимент направленное – творчество. И где, к слову, есть вполне прозрачные намеки на сегодняшние реалии. И важно, что министр культуры Владимир Мединский был и на открытии павильона России на Венецианской биеннале, и на открытии V Московской биеннале современного искусства.
Выбор, многие согласятся, дело нелегкое. И зачем выбирать в пору какого-никакого изобилия форм, противопоставлять, измерять воздействие и меру положительности? В Третьяковке была несколько лет назад выставка про натюрморт – остроумный пример того, как не по-коммунальному можно поселить вместе старое искусство и современников, проводя, например, иконографические параллели. Сейчас в галерее «Проун» показывают «Оду еде» (взяв работы и из собрания РОСИЗО), бойко микшируя на одной выставочной «скатерти» и авангардистов, и соцреалистов, и contemporary art. Еда, конечно, уравнивает всех, но сейчас ведь и о другой пище. А так «у всякого свой вкус: один любит арбуз, другой свиной хрящик».
