Станислав Минин.
Медведев почти наверняка имеет представление о той аудитории, которая испытывает специфический интерес к его выступлениям.
Фото Reuters
Мне не удалось посмотреть интервью Дмитрия Медведева Владимиру Познеру вечером в понедельник. Уже на следующий день из заметок и откликов коллег я узнал, что интервью, в общем, вышло неважное.
Тогда я посмотрел запись. Не могу сказать, что критика коллег мне непонятна. Понятна вполне. Однако дело не в том, что Познер был плох. Познер был нормален. Просто интервью с Медведевым как таковое – это кризисный жанр. Беседа премьера с дуайеном российской журналистики показала, почему так получилось. В этом, вероятно, ее ценность.
Нужно представлять себе аудиторию, которой такое интервью могло быть интересно. Значительная ее часть, включая многих журналистов, о Медведеве последние полгода отзывается пренебрежительно и уничижительно. Суждения Медведева ее почти не интересуют. Она считает, что знает о нем практически все, что можно считать важным. От премьера и экс-президента ей нужна не информация, а признательные показания.
В общем, интервьюер должен быть инквизитором. Допрашиваемый должен сознаться во всем, что ему инкриминируется. Из Познера плохой инквизитор, поэтому и интервью получилось «плохое».
Той же самой аудиторией интервью с премьером или президентом понимается как конфронтация. Совершенно недопустимо, чтобы собеседник журналиста чувствовал себя комфортно и уверенно – а Медведев в программе Познера вел себя уверенно. Журналист должен задавать ему неприятные и нелицеприятные вопросы, которые почему-то называются «неудобными». Разница же, как мне кажется, в том, что на неприятные вопросы отвечать несложно, просто не хочется. А на неудобные вопросы именно сложно отвечать заготовками.
Считается, например, что Познер должен был спросить Медведева про Навального. То есть, не совсем про Навального, а просто упомянуть эту фамилию, говоря о тех, кого не пускают на телевидение. Причем те, кто критикует Познера, прекрасно понимают, что Медведев запросто ответил бы на такой вопрос какой-нибудь дежурной фразой. И Познер это понимал наверняка, да и сам Медведев. Все всё прекрасно понимали и понимают. Но считается, что произнести в присутствии кого-либо из тандема фамилию «Навальный»,═как прежде – «Ходорковский», означает одержать маленькую победу над режимом. Режиму неприятно – «нам» хорошо.
Если принимать эти критерии оценки, восприятия интервью с Медведевым, становится совершенно ясно, что оно у Познера просто не могло получиться.
Медведев почти наверняка имеет представление о той аудитории, которая испытывает специфический интерес к его выступлениям. Я почти уверен в том, что она вызывает у него перманентное раздражение, и совершенно не уверен в том, что он хочет с ней объясниться. Он в несколько приемов выстроил вокруг себя стену. И кризис жанра интервью с Медведевым заключается не только в том, что на сцене незримо присутствует протестная аудитория, но и в том, что любой журналист, желающий именно узнать что-то новое, а не обличить или одержать маленькую викторию над режимом, должен придумать, как эту стену пробить. Собеседник априори смотрит на него с недоверием, а публика – с разочарованием.
Медведевская стена – это, во-первых, ссылки на собственный опыт. В правительстве должны быть люди с опытом госслужбы, потому что это совершенно особый тип деятельности. Премьер-министр не может быть технической фигурой, потому что такого не может быть никогда именно в России, а почему – знает сам Медведев, поскольку он в этой сфере трудится, а всякие журналисты – нет. Администрация президента не контролирует правительство, Медведев врать не станет, он там работал. И так все время. Никаких развернутых рассказов, только намеки на сакральное знание. А как заставить рассказать? Нужно сесть и говорить часами. Нужно знать предмет настолько, чтобы мочь говорить часами. Кто из российских журналистов знает его настолько хорошо? Да, боюсь, что никто.
Во-вторых, Медведев аргументирует «через заграницу». Это, в принципе, распространенная аргументация: считается, что критик власти или либерально мыслящий человек идеализирует Запад, Америку, кадит им, кладет требы. Вам не нравится закон? А на Западе такие же. Не нравится концепция общественного телевидения? Во Франции и Британии такие же концепции. У них другие выборы? Да такие же! Это стиль мышления, и журналисту важно заранее или сходу решить: нужно ли его деконструировать? Нужно ли переубеждать? Для чего? Журналист оказывается перед непростой концептуальной задачей, а время-то идет.
В-третьих, премьер говорит, быть может, не лишенные смысла, но в то же время логически отвлеченные вещи. Кандидаты в губернаторы должны получить поддержку муниципальных депутатов, это не даст прийти во власть проходимцам. Верно? Ну, теоретически? Вы киваете, потому что теоретически это верно. Это не верно практически, потому что губернаторы будут избираться по новой системе, а муниципальные депутаты – наследие старого режима; их бы переизбрать по новым правилам, а потом уже пусть они подписывают, одобряют и проч. Но для того, чтобы сказать «нет», нужно успеть вернуться к контексту, к логике более масштабного процесса политической реформы. А Медведев уже идет дальше. Он не ждет. Он высказался.
В-четвертых, Медведев прекрасно понимает, что журналист (любой, не обязательно Познер) захочет спросить его о многом, а времени у него на это будет мало. Любой вопрос можно конкретизировать. Дожать, додавить. Например, вопрос про Мединского. Понятно, что «у него хороший потенциал, он энергичен» - не ответ на вопрос о назначении министра. Равно как и «нужно внести новые краски» - не ответ на вопрос об отставке министра. Но у журналиста остается еще пара десятков тем, на которые он хотел бы поговорить. А времени у него - полчаса или того меньше. И он должен решать. Дожать про Мединского, развить эту историю – но пожертвовать тем, этим и еще вот этим? Или задать максимальное количество вопросов? Где, в каком месте пытаться сломить сопротивление?
Именно эта совокупность факторов – умелая защита собеседника, его нежелание сближаться с заинтересованной аудиторией, их взаимное раздражение, специфика восприятия самого жанра – объясняет тот факт (во всяком случае, для меня это факт), что хороших интервью с Дмитрием Медведевым попросту нет. Такое интервью возьмет у Медведева гений. Не знаю, есть ли таковые в российской журналистике. И не уверен в том, что в период, когда политическая журналистика становится инструментом борьбы, гениальность востребована.
