Чем хочет быть ПАРНАС?

Минюст не зарегистрировал ПАРНАС, и это повод поговорить о судьбе несистемной оппозиции в России.

Россией в условиях недоразвитых демократических институтов управляют юристы. Это значит, что любое политическое решение может быть обосновано юридически – и, наоборот, в любом сугубо юридическом решении можно (и подчас не без оснований) заподозрить политику.

Лидеры ПАРНАСа резонно оппонируют Минюсту в своих Живых журналах, но ходить по «путинским судам, где результат заранее ясен», они не собираются, и разговор о судьбе несистемной оппозиции нужно начинать именно с этого. Кем или чем она, оппозиция, хочет быть?

Борис Немцов, Владимир Рыжков или Михаил Касьянов могут быть политиками, но я совсем не уверен в том, что ПАРНАС с его нынешними установками и картиной мира может быть политической партией. Более того, я не уверен в том, что потенциальному электорату ПАРНАСа вообще нужна политическая партия.

ПАРНАС исповедует кластерный либерализм, то есть делает ставку не на поиск компромисса с другими, «системными» политическими игроками, а на консолидацию единомышленников. Кластерные партии получают власть в условиях серьезного общественно-политического раскола, «холодной гражданской войны». В иных условиях (а в России они как раз иные) такие партии деволюционируют в сторону политического сектантства.

Бессмысленно вычислять общественные группы, которые представляет ПАРНАС, это не партия групп, а партия умонастроения. Лидеры партии не раз довольно емко формулировали это умонастроение: «Россия без Путина».

Заниматься политикой - означает играть (хотя бы на первоначальном этапе) по действующим правилам. Несистемная оппозиция не признает эти правила легитимными. «Реальная» политика для оппозиционера означает риск столкнуться с непониманием и осуждением соратников. Достаточно вспомнить Никиту Белых. Или Марину Литвинович.

Для многих потенциальных избирателей ПАРНАСа игра на политическом поле сводится не к «искусству возможного», а к правильному позиционированию себя. Добиваясь «России без Путина», они, в действительности, не видят дальше Путина. Не видят не потому, что не хотят. Не видят потому, что не могут, не задаются такой целью.

Правильное позиционирование себя предполагает целый спектр критического отношения к власти, реализуемого в различных форматах. Это установка, чреватая моральным талмудизмом. Можно ли ходить на встречу с Путиным, если он зовет, и о чем его спрашивать, каким тоном говорить, если все-таки решили идти? Как правильно высказываться по поводу того или иного события? Можно ли пожать руку Василию Якеменко? Можно ли ездить на селигерские шабаши?

Критичность, которой добиваются от своих избранников оппозиционно настроенные избиратели, является атрибутом, по меньшей мере, двух общественных институтов: правозащитных организаций и социально-политической журналистики или публицистики.

ПАРНАС – это гибрид, фьюжн Transparency International, Хельсинкской группы и журнала The New Times, и органичными занятиями для «партии» (беру в кавычки только здесь и не из пренебрежения, разумеется) могли бы стать защита прав граждан, юридические консультации, просвещение, но не политика.

Фактически ПАРНАС и собирается этим заниматься, но амбиции отдельных лидеров не позволят им признать факт перехода проекта в иное измерение.

ПАРНАС обещает «идти на улицу». Но уличная политика может быть эффективной лишь тогда, когда встают заводы, шахты, поезда и метро. Есть ли у ПАРНАСа на это силы и ресурсы? Нет.

Все движения «снизу», способные хоть как-то повлиять на поведение властей, например, борьба за Химкинский лес или калининградские митинги, достигали успеха без помощи лидеров несистемной оппозиции. Их попытки оседлать волну могли лишь навредить, а не помочь решению вполне конкретных задач, которые ставила перед властями улица.

Уличная политика бывает эффективной тогда, когда у нее есть системный патрон, пусть даже это небольшая группа депутатов со значками, удостоверениями и, да, мигалками. Чтобы предложить такой патронаж митингующим, нужно идти на выборы, то есть, в случае с ПАРНАСом, идти на компромисс.

Правящая элита, в общем, добивается лишь одного компромисса – базового компромисса по итогам «нулевых». После этого она может и, судя по недавним высказываниям президента, готова воссоздать структуру нормальной представительной демократии в парламенте. Возможно, в нынешних условиях порождение демократии самой системой – единственный реальный путь (Я не даю этой демократии оценку по системе true/false, я пытаюсь оценивать перспективы). Но ПАРНАС и его электорат выступают за отмену «нулевых». Поэтому их будут вытеснять из политики, и заниматься ей в обозримом и прогнозируемом будущем они не смогут.

Предположение, что доклад «Путин. Коррупция», если распространять его как следует, раскроет одурманенным людям глаза на мир, идеологично по своей сути и наивно. Идеологично, потому что основывается на фэнтезийном представлении о российской реальности как об арене борьбы добра и зла, а не сложном сочетании социальных запросов, породивших «нулевые». Наивно, потому что опрашиваемые социологами люди и без докладов Немцова и Милова считают власть коррумпированной. Но конвертировать это убеждение в политическое поведение они попросту не хотят. Коррупция для них – неизбежный атрибут любой власти.

ПАРНАС, конечно, продолжит борьбу, эта бескомпромиссная борьба рискует стать вечной, и каждый новый день такой борьбы будет продлевать жизнь тому самому режиму, с которым воюет оппозиция.

Может быть, оппозицию и ее избирателя это устроит? Морально удовлетворит?